Писателю приходится здесь нелегко, подумал я.
А потом разнервничался — рассказы-то все еще у меня. В одном из них русский писатель сжигал свои рассказы в кухонной раковине. Но эти рассказы никто пока не сжег. Так что если меня с ними застукают, учитывая, что Левитанский пишет о здешней жизни, ох и влипну же я. Ну почему я не настоял, чтобы он пришел за ними сегодня же.
В дверь громко постучали. Я чуть не выпрыгнул из кресла. Впрочем, вскоре выяснилось, что это всего лишь Левитанский.
На следующий вечер мы сидели друг напротив друга в тесном, заставленном книгами кабинете писателя за коньяком. Левитанский держался с достоинством, поначалу даже несколько заносчиво и уязвленно, нетерпения своего не скрывал. Я и сам чувствовал себя не в своей тарелке.
Пришел я к нему не только из вежливости, также по другим соображениям; но главным образом потому, что мною овладело недовольство, а отчего — мне и самому было неясно.
Я уже видел перед собой не таксиста, тарахтящего по московским улицам на помеси «Волги» с Пегасом, графомана, пытающегося впарить мне свою доморощенную рукопись, а серьезного советского писателя, у которого трудности с публикацией. Наверное, не один он такой здесь. Чем я могу ему помочь? И почему я должен ему помочь?
— Я не рассказал вам о том, что вы заставили меня испытать вчера. К сожалению, вы застигли меня врасплох, — оправдывался я.
Левитанский почесывал одну руку костяшками другой.
— Как вы узнали мой адрес?
Я достал из кармана аккуратно свернутую обертку рукописи.
— Вот он: Ново-Остаповская улица, 488, квартира 59. Я приехал на такси.
— Я забыл, что на обертке был адрес.
Возможно, и так, подумал я.
Тем не менее, чтобы войти, мне только что не пришлось просунуть ногу в дверь. Я не слишком уверенно постучался, открыла мне жена Левитанского, в глазах ее отразилась тревога, по-видимому, это было ее постоянное состояние. Удивление при виде незнакомого человека в ее глазах сменилось смятением, едва я спросил по-английски, могу ли я видеть ее мужа. Здесь, как и в Киеве, я почувствовал, что мой родной язык — враг мой.
— А вы не ошиблись квартирой?
— Думаю, не ошибся. Если господин Левитанский живет здесь, то нет. Я пришел поговорить с ним о его… его рукописи.
Глаза ее потемнели, лицо, напротив, побледнело. Однако она тут же впустила меня в квартиру и закрыла за мной дверь.
— Левитанский, выйди! — позвала она. Впрочем, тон ее давал понять, что выходить не стоит.
Левитанский вышел, рубашка, брюки, трехцветные носки на нем были те же, что и накануне. Поначалу на его настороженном, усталом лице изобразилась скука. Скрыть волнение тем не менее ему не удалось: его загоревшиеся глаза обегали мое лицо.
— А вот и вы, — сказал Левитанский.
Г-споди, подумал я, он что, ожидал меня?
— Я пришел поговорить с вами накоротке, если вы не против, — сказал я. — Мне хочется высказать, что я думаю о рассказах, которые вы любезно дали мне прочесть.
Он что-то бросил жене, она также отрывисто ответила ему.
— Я хочу представить вам мою жену Ирину Филипповну Левитанскую, она — биохимик. Терпения у нее много, хоть она и не святая.
Миловидная женщина лет двадцати восьми, чуть тяжеловатая, в тапочках и будничном платье, робко улыбнулась мне. Из-под юбки у нее высовывалась комбинация. По-английски она говорила с легким британским акцентом.
— Рада познакомиться.
Если и так, то она удачно это скрывала. Она вставила ноги в черные лодочки, надела браслет, закурила зажатую в углу рта сигарету. Красивые руки и ноги, темные волосы, короткая стрижка. Губы стиснуты, лицо помертвело — такое у меня сложилось впечатление.
— Забегу к Ковалевским, в соседнюю квартиру, — сказала она.
— Не я тому причиной, надо надеяться? Я всего-то и хотел сказать…
— Они живут за стеной, — Левитанский скорчил гримасу. — А стены у нас тонкие. — И он постучал костяшкой пальца по полой стене.
Я дал понять, что это меня удручает.
— Прошу вас, не задерживайтесь, — сказала Ирина. — Я боюсь.
Кого — уж не меня ли? Агент ЦРУ Говард Гарвитц — со смеху живот надорвешь!