- А как это – сатана вошед… вошел в храм?
Старушка задержала на нем долгий взгляд, и Виктор понял: «У нее провалы в памяти».
- Прасковья Власьевна, вы про отца Николая говорите! – громко подсказала половшая грядки невестка – гиперактивная дама, наверное, за день переделывающая кучу дел.
- Да, верно. Про Николая. Отче врага себе нажил… Войтеха. Этот Войтех из Петрограда приехал в двадцатые, поселился у Потаповых раскулаченных в избе. Всех дурил, что ученый он, натуру человечью исследует… Батюшка Николай его не привечал, уж и так и этак упрашивал: изыди, мил человек, подобру-поздорову, а Войтех только смеялся и Николая «мракобесом» честил.
Ох, и хлебнули с ним горя. Глаз бесовский, бывалыча, кто ему не по нраву, того подловит накоротке и давай наговаривать: бубнит чего-то, как ни о чем, а уж смекнешь – нечистого сватает. Гальку, старосты дочку, извел: в полюбовницы к нему не пошла. Нашептал ей что-то, а девка и повесилась в лесу. Сама ли, нет ли, а так дрыгалась, что голова у нее оторвалась, и уж не сыскали: должно, зверь унес. Так и отпевали безголовую… А потом забрали Войтеха чекисты. Измордовали люто, до черноты, и волоком по деревне, а наши знай подначивают. Распихал Войтех солдат, зубы в пригоршню выплюнул и прошамкал: ждите, холопы, гостя, нагрянет нынче. А ты, святой отец, готовься – тебе его первым принимать, ему и покляузничаешь. Николай потупился и стоит ни жив ни мертв.
Судачили, будто батюшка сам из чекистов, а Войтех - приспешник царский, вот Николай его своим и отдал на растерзание. Дело-то нехитрое, и то сказать: в Изнанково верующих не теснили, как в Затоке той же… Но вечером Николай наказал всем уходить сюда, в Новое – тут всего два амбара было - а сам в часовне молился, лампадки у него горели. Горели, да погасли вдруг, как задуло…
Виктор поднял глаза: в окно виднелся обрубок часовни, плывущий над макушками обступивших ее тополей. Картина будила мрачную ассоциацию с телом казненного, привстающим на обагренном кровью помосте эшафота.
- Нет, отсюда не увидишь. Со взгорка, где сейчас будка трансформаторная. Батюшка велел из амбаров ни ногой, но Игнат Дементьич – это он Николаю надгробье после делал – надоумил: что ж мы, нелюди, он ведь один там Господа за нас просит, а мы в подпол прятаться станем?
Ночь ненастная была, ветер упырем воет. Страшно. Темень проклятущая, уж и не чаешь, кто рядом: не то сосед, не то волк на задних лапах. Провода гудят, надрываются, а в поле рожь стонет, кто-то там идет и причитает сам с собою: заплутал, дескать, ни зги не вижу. Тучи к лесу осели, и за часовней луна с щербиной взошла.
Смотрим – на часовню лезет кто-то, себе крыльями пособляет. И как вскарабкался – тут купол и провалился, аж нас из Прежнего пылью обдало.
Под утро только и откопали батюшку…
- Прасковья Власьевна, таблетки! – гаркнула с огорода невестка. – Опять давлением маяться будете!
***
В сельском продмаге Бобров разжился кульком слоек, которые запил ледяной родниковой водой. Надо было перебить вкус козьего молока во рту. Родник в овражке у продмага порекомендовала невестка Прасковьи Власьевны. Вода оказалась такой сладкой, что Бобров принес и наполнил фляжку. Последнюю, не лезущую уже в рот слойку он раскрошил курам, попрошайничающим возле магазина.
Ему пока не приходило в голову, что между ротмистром из Охранки, убитым господином Шкруевичем и деревенским триллером выдержкой в семь десятков лет есть связующие звенья. Для этой мысли было слишком рано.
В старушкиных мемуарах поровну склероза, фольклора и весьма относительной правды. Новое Изнанково унаследовало от Прежнего легенду об отце Николае, задавленном куполом часовни. Сельчане изрядно потрудились, разгребая гору строительного лома… Останки захоронили в Затокинском мужском монастыре, но есть сомнения – целиком или нет. Есть сомнения и похуже – захоронили Сапова или кого-то другого; он мог быть в часовне не один… его могло не быть там вообще (лампадки задуло разом – священник открыл дверь, чтобы выйти?). Мораль легенды такова: отче нет-нет наведывается в часовню.
Этот плод устного народного творчества возрос на благодатной почве деревенских суеверий в детские годы доброй Прасковьи Власьевны, а сейчас для нее одной актуален. Но его есть чем дополнить…
Что, если призрак – не пекущийся о благе осиротевшей паствы батюшка, а КТО-ТО, отнюдь не столь безобидный? Бог весть, кто составлял компанию Николаю штормовой ночью… Убийца?