О нем известно с миру по нитке, и ничего из первоисточников. Смутные воспоминания старушки, предвзятая характеристика отца Григория, выкладки Копытина и статья на сайте.
«Бесовский глаз», умение «наговаривать», эрудиция в области религии и философии… Хотя, нет, его познания куда обширнее. Он был избыточно сведущ в сокровенных сторонах Бытия. В какие зазоры мироздания ему довелось заглядывать?
Жена Шкруевича – Александра. На самом ли деле он обошелся с ней так мерзко, как это преподнес Бронислав Войтехович? Сам Бронислав тогда не родился, и знать наверняка ничего не может. Но. Даже если цитаты на эмигрантском ресурсе взяты из подлинного дневника Войтеха, их можно толковать по-всякому, например: «…оплакиваю потерянную супругу». Одержимый собственными замыслами, Войтех бросил беременную жену, но сознавал, что прощения за это ему не будет. Вот и оплакивал ее как «потерянную».
Шкруевич сам себя откровенно именует агентом. При Николае Втором он был «порученцем» - особистом, секретчиком, еще и курировал Балтийскую эскадру. Что мог курировать на флоте мичман без выслуги лет? Разве что нелегалов, вживленных в матросские кубрики для выявления смутьянов? Потом, в Париже, его здоровье подкосил старый огнестрел. Старый – полученный до семнадцатого года, при исполнении обязанностей секретного агента? Шкруевич – не мелкий шпионишка. Если он и не состоял в штате Охранного отделения, людей такого сорта извинительно причислять к Охранке. Жалованье им платили из тех же фондов.
Итак. Агент Охранного отделения, под прикрытием, с оперативным псевдонимом. В чине… скажем, ротмистра, с фальшивым паспортом на имя… скажем, Андрея Заренского. В перестрелке со своими подручными напоролся на пулю. У него, очевидно, имелись свои соображения насчет грядущих перемен. «В числе приближенных Императора» он не срывал переворот, а непосредственно ему способствовал.
Но замыслы его пошли вразнос. Пролетарская диктатура от него отреклась. Всё. Финита. Крушение всех надежд. На Ромкином жаргоне у него «чердачина протёк». Свои несбывшиеся амбиции он воплотил во «Властях Иных», сделав самого себя главным героем – «Избранным».
Озлобленный, оскорбленный в лучших чувствах, еще и профессионально владеющий гипнозом, он стал адовым исчадием для Изнанкова Прежнего. Может, он и не «программировал» дочку старосты на самоубийство, но он убил ее за отказ… И ничего странного, что Николай Сапов принял меры, чтобы отделаться от «бывшего однокашника» - видать, за Войтехом и в студенчестве водились заскоки, а его философско-мистическое эссе для Сапова окончательно всё расставило по местам.
«Я никогда не узнаю, как всё было, - подумал Виктор. – Да и вообще: у прошлого столько вариаций, сколько людей о нем помнит. Для каждого это происходило по-своему…». Одна несомненная польза от длинных рассуждений: он себя ими убаюкал. Но сперва придется выйти, чтобы ночью не приспичило.
Стоя возле УАЗа, он видел, как за шоссе напротив площадки вспыхивают и гаснут белые огни. Да, «железянка» здесь. До нее метров двести. Вот черт.
***
Он проснулся от гула.
Что это такое? Самолет?
Бобров потрогал дребезжащее ветровое стекло и отдернул руку. Гул не стихал, он был равномерно громким. Самолету не полагается кружить на одном месте… Удивленный и напуганный, Бобров подался к окну. Что может издавать такой звук? Уж не поезд ли,
(сошедший с путей и направляющийся к площадке)?
Прореха леса, в которой лежал железнодорожный переезд, была туго забита туманом, но сквозь него пульсировали бело-лунные огни светофора. Затем пульсация угасла, и туман на несколько секунд рассеялся: Бобров успел рассмотреть стоящий на рельсах состав. От состава отпочковался плоский, размытый по кромке силуэт.
Тембр гула изменился, стал напряженным, раскатистым. Треснуло одно из стекол, но Виктору было не до ерунды. Потому что фигура – человеческая фигура, неполноценная, но явно человеческая! – вступила на шоссе и пересекла его походкой сомнабулы.
«Это ОН! Идущий. Он свернул со своей проторенной тропы и сейчас он будет здесь. Он жрёт электричество с проводов, от этого они гудят. А пока он шел по рельсам, питался от контактной сети…»
Бобров знал, что времени у него самое большее – полминуты. Или даже их нету. Идущий нерасторопен, но, может быть, он так усыпляет бдительность? Войдя в тень, он мог ускориться… Некогда запускать двигатель и таранить бампером Идущего, молясь о том, чтобы он не оказался припозднившимся местным жителем. Борта машины почти зримо истончались: «буханка» могла служить ему домом – спальней, кухней, столовой, но не могла защитить от пришельца.