Тело «ведущего» лопнуло по швам, разразилось дождем крови и пронеслось мимо нас, прикушенное, изжеванное радиаторной решеткой. Задние покрышки задымились, чертя на асфальте жирные линии, фуру поволокло юзом. Она не опрокинулась, но встала поперек дороги: кабина на обочине, прицеп – диагонально, полностью перегородив шоссе.
Шофер, очевидно, впал в ступор. Что-то отвалилось от радиатора и рухнуло в канаву. Двигатель вырубился, и стало так тихо, словно участок магистрали пролегал через необитаемую планету.
Не дожидаясь, пока что-нибудь нарушит эту почти идеальную тишину, мы с Павликом перебежали через шоссе и вскоре затерялись среди высоток спального района.
____
-5-
В десять вечера я остался один.
Спальный район мы пересекли наискось минут за сорок. Надо было отдохнуть хотя бы ту четверть часа, на которую мы опережали график. Мы присели на скамейку в сквере, тянувшимся вдоль дороги. За огромным пустырём, на противоположной его окраине, темнела в сумерках башня – до нее полчаса пешком, где-то так.
- И что теперь думаешь? – спросил я Павлика. – Ты ведь служил с ним. Мог Валера совершить самоубийство на благо науки?
Павлик пробубнил что-то себе под нос – кажется, послал меня к черту. Губы у него посинели, и вдруг он произнес невнятно:
- Я задыхаюсь, наверное, сейчас умру. И я не самоубийца.
- С чего задыхаешься? Подумаешь, пробежались чуток, ты же здоровый!
- Когда-то все были здоровые, - надсадно хрипя, ответил он. – Шестнадцать общих наркозов… после того боя, где Валерка глаз потерял… в госпитале мне удалили кучу потрохов… всё в фарш отбитое… сердце с тех пор никуда… Набегался.
- Шкруевич видел твою медицинскую карту? – вырвалось у меня.
- Он запросил историю из клиники минобороны, - простонал Павлик. – Естественно, он видел мою карту и всё, что в ней написано…
- Но какой смысл отправлять тебя на сафари?! Ты и так не жилец, если дать нагрузку повыше средней!
- Берегись Шкруевича, - Павлик вздрогнул, его ладонь зашарила по груди. – Он и есть сам дьявол.
«…если это произошло, - наставлял нас Шкруевич, - надо немедленно отойти на максимальную дистанцию. Вас могут застать рядом с трупом, как следствие – ваше дальнейшее перемещение будет затруднено. Вы должны двигаться от контрольного пункта к контрольному пункту, но не бежать сломя голову!».
Я спустился на обочину шоссе и закурил, стараясь утихомирить своё разгулявшееся воображение: вот Павлик встаёт со скамейки, бесшумно спускается ко мне по наклонному газону… и кладет мне на плечо холодную как лёд руку.
Но Павлик сидел там же, на скамейке, и никому не было до него дела, хотя невдалеке выгуливали собак местные жители. По тропинке мимо скамейки прошла молодая женщина с ребенком в коляске. Павлик откинулся на спинку и закрыл глаза, будто заснул, но это был уже не сон: челюсть его отвисла, с нижней губы капала на рубашку слюна.
Он умер, и его версия, что планы Шкруевича были куда грандиознее заявленных, осталась при нём.
Я попытался представить себе тех, кто придет осмотреть и забрать его тело для вскрытия. Они не спешили показаться. Ждали, пока я уйду. А я тоже не спешил.
В небе раскатился гул вертолетных турбин, и я подумал, что это бригада видеосъемки с воздуха. Главе проекта, естественно, уже известно, что число конкурсантов сократилось до одного.
Они все умерли, и я тоже умру. Всё честно. Альке – деньги за мужа, Шкруевичу – моя жизнь.
Честно? Со мной мало кто поступал честно, и я никому этого не задолжал.
«Шкруевич перебьётся, - сказал я себе. – Не собираюсь расставаться с жизнью только для того, чтобы господин профессор копался в первопричинах. И никто не посмеет сказать, что…»
***
Я уже твёрдо знал – до башни на пустыре я дойду. И никто не посмеет сказать, что я нарушил контракт ценой в четверть миллиона. В части контракта ко мне не придерешься. Одна короткая фальшивая нота концерта не испортит.
***
«Таврия» при последнем издыхании затормозила, когда я проголосовал, водила опустил боковуху.
- Куда ехать, брат?
Пожилой мигрант, неряшливый, потрепанный жизнью не меньше, чем его верный «конь», и оба какие-то неуместные в этом малолюдном безразличном районе.