- Ох ни фига себе, ты у нас теперь еще и менеджер по подбору персонала?
- Максим Никитьич, хватит к словам цепляться! Я вам даю ценную информацию. Используйте ее, и получите хороший навар. Потому что Оганес будет гнать, что это, мол, славянская кустарщина, это никому не интересно, и что в лучшем случае двадцатка сверху.
Ошурков поразмыслил.
Делать ему больше нечего, как самому, минуя Саргосяна, торговать антиквариатом, еще и настолько стремным. Но… в конце-то концов, тачку давно надо в ремонт загнать, а бабла лишнего нет. Не лишнего, впрочем, тоже. А еще ипотеку гасить и сауну на фазенде достроить…
В Ошуркове пробудился давно спавший крепким сном авантюрист.
- Ладно, - наконец, кивнул он. – Считай, я списал твой долг. А в следующий раз осторожнее давай! Чтобы больше мой кабинет никто штурмом не брал, ясно?
- Ясно, Максим Никитьич, - ответил Клебан и вышел.
Накануне ему позвонил Цыплаков и рассказал, что нашел-таки описание последних часов воеводы Затокинского. Причем нашел гораздо быстрее, чем рассчитывал, исходя из своего опыта архивиста. (Там ведь залежи, Игнат, от пола до потолка залежи, а этот документ словно нарочно поближе устроился). Громовласу воздалось по всем грехам сразу, и стойкость, которую он проявил, не вызвала у монаха-хрониста никакого восхищения, ибо он, разумеется, приписал ее поддержке самого сатаны. Единственная просьба, с которой Громовлас снизошел до своих палачей – позволить ему напиться своей крови. И «питьё» поднесли ему в его собственном, с родовым гербом, сосуде. Приложились к сосуду и пятеро его дружинников, ожидавших своей участи с равнодушным высокомерием, словно ведая о смерти нечто, никому иному не ведомое.
Из рук в руки ставец прошел полный круг. Очевидно, тогда и потерялась крышка. Громовлас с усмешкой предложил испить и палачам, но те, разумеется, отказались, и, укрепив себя молитвами, поспешили закончить дело.
Но и для палачей наступал уже отмеренный срок, и молитвы не спасли их. В ночь на постоялом дворе они напились, отдыхая от тяжких трудов, а на рассвете всех троих сыскали подле эшафота - три разорванных в клочья тела. Что за дикого зверя повстречали они в темноте, или то был сам нечистый - хронист из монастыря ответа не знал и явно не хотел узнать его.
Клебан раздумывал о том, что воевода Затокинский, изничтожавший всеми доступными способами сборщиков податей и вымогателей долгов, по сути, отстаивал простое человеческое право – не платить. Но продать за долги е г о собственное имущество – деяние, которому прощения категорически нет. Священный гнев дал Громовласу силу и власть вмешаться, хоть и опосредованно, в омерзительные делишки топчущих землю, присовокупив безлимитный трафик неизвестного сотового оператора. С какими бы словами ни обратился воевода к покойному коллектору, тот не мог не понять – здесь не обычный наезд, здесь всё обычное кончается.
В чистом небе над зданием офиса чуть слышно раскатился гром…
Комбриговы Дачи
Комбриговы Дачи
Олег Новгородов
В тот раз Бобров отправился на дачу электричкой: машина потребовалась жене, это было срочно и не обсуждалось, а служебный УАЗ прозябал в автосервисе. Взяв билет и миновав скопище гастарбайтеров, он очутился на перроне. До поезда оставалось около получаса, которые он проводил в свое удовольствие: купил в ларьке что-то съестное (на ценнике значилось «шаверма»), изрядно «желтую» газету с крикливыми заголовками на титульной странице и обосновался на скамейке подальше от толпы.
Вокзалы, это глыбы мироздания, которые почти не меняются, а редкие перемены невооруженным взглядом и не заметишь. Можно сколько угодно их совершенствовать, перестраивать и оснащать системами распознавания лиц, но сонмы попрошаек, бездомных, карманников и транзитных пассажиров быстро возвращают вокзальной инфраструктуре «надлежащий» вид. Бобров листал таблоид, а мимо курсировали бойцы транспортной полиции - тощие, прыщавые пацаны призывного возраста. На их физиономиях читалась паника новорожденных, отпущенных погулять по родильному отделению. Должно быть, более матерые коллеги оставались тем временем «на подхвате» – покуривали и расслаблялись где-то в тенечке.
Прочитанная Бобровым по диагонали статья называлась «Людоедова Кухня»; верстальщик заботливо иллюстрировал ее примитивным фотоколлажем – перекошенное лицо с распахнутым в вопле ртом, и некто из-за кадра подносит к горлу жертвы не то перочинный нож, не то хирургический скальпель. С лезвия обильно струилась кровь. Эти «веселые картинки» обычно не воспринимаешь всерьез и тем более не анализируешь, но почему-то Бобров задался вопросом, откуда эта кровь взялась. Он представил себе вспоротый наискось живот кричащего – мужчины или женщины, было не разобрать.