Шварцкапф остался тесно связан с Охранкой – его завербовали. Его достижения, что бы они собой не представляли, были крайне значимы, и полезность Шварцкапфа оценивалась необычайно высоко. Настолько, подчеркну, высоко, что в преддверии государственного переворота, консервируя внутреннюю агентуру, о фон Шварцкапфе позаботились в числе первых, изготовив для него документы на имя Иоакима Яхоты. Поддельный паспорт и биографическая легенда спасли ему жизнь, а собственная предприимчивость вознесла его выше многих в новом укладе. Однако Шварцкапф страдал серьезной психической патологией, углубившейся в процессе его оккультной деятельности, и это его подвело – он зарвался. Не прими он с такой готовностью роль палача, застенки НКВД обошлись бы без него…
- Откуда вы-то всё это знаете? – осведомился Бобров. «И зачем мне об этом знать?» - добавил он мысленно, чувствуя себя флешкой, на которую поспешно копируют резервные файлы. Поспешно, однако весьма избирательно.
Поезд остановился на промежуточной станции, и толстуха наконец избавила путешественников от своего «очаровательного» общества. Но собеседнику Боброва было еще ехать и ехать – он лишь уселся поудобнее. В вагон никто не вошел, и Боброву это показалось зловещим знаком, но он тут же себя одернул: чушь собачья. Меньше народу, больше кислороду – истина, непреложность которой ярче всего осознаешь в битком набитом транспорте в час пик. Жаловаться не на что, а легкий налет тревожности – хорошая приправа к пресной обыденности.
- Мне этого знать и не полагалось, - с кривой улыбкой отозвался почетный юбиляр. – Но в нашем роду очень сильная передача черт характера от поколения к поколению. Настоятельная потребность быть в курсе всего, что происходит вокруг… В ту последнюю ночь, которую Шварцкапф – ну, или Яхота – провел на Комбриговых дачах, он тайком пришел к нам в дом, и мой отец разговаривал с ним у себя в кабинете. Я подслушал этот разговор.
- Почему Яхота пришел к вашему отцу? – неожиданно в Боброве проснулось любопытство и потребность быть в курсе хотя бы чего-нибудь. – Если я всё правильно понял, у Яхоты вообще не имелось доверительных знакомых, при его-то нелюдимости…
- Верно. Из их диалога мне открылась причина. Именно мой дед курировал Шварцкапфа от жандармерии. Шварцкапф заявил, что фамилии его и Шкруевичей состоят в отдаленном родстве, и что это, якобы, накладывает на отца обязательства. Отец мой был твердым человеком, и осадил гостя весьма резко, потребовав говорить конкретно и по делу. К моему большому разочарованию, прежде чем Шварцкапф перешел к самому главному, отец плотно закрыл дверь, и мне удалось разобрать лишь несколько слов, географических наименований: Чертоплес, Бередихино, Череховский лес. Уже будучи студентом университета, я отыскал эти названия на карте. Все они расположены в Восточной Сибири, кучно. И еще я услышал - раздобыть «почай-сорняк»...
- Безобидная травка с неожиданными побочными эффектами? - переспросил Бобров.
- Вот именно. Видимо, Шварцкапф дал отцу подробные разъяснения, что это за сорняк и где его собирать. Произрастает он лишь на очень ограниченном участке, в Череховских лесах. Шварцкапф провел там много месяцев и выяснил что-то невероятное о свойствах сорняка, но в силу обстоятельств ему не удалось возобновить изучение. Для него было важно, чтобы кто-то – но не чужой! – сделал это за него.
- Противоречивый характер у вашего Яхоты… то есть Шварцкапфа, - сказал Бобров. – Тут он кровожадный убийца без капли здравого смысла, а тут – муж науки, избирающий преемника, чтобы его ученая работа не канула в лету… Так кто же он всё-таки был?
Старик пристально взглянул на Боброва, спрятал под рубашку свою медаль и тщательно застегнул две верхние пуговицы.
- Кем бы ни был Шварцкапф, - задумчиво произнес он, - принципиально, что подлинной его сущности не знал никто. Уходя от нас – тогда я его и увидел – он, конечно, сознавал, что будущее не сулит ему ничего, кроме пыток и расстрела. Но в глазах его застыла решимость. И потом я нередко думал о том, что он намеревался любой ценой выжить. И назначил отца не преемником, а… промежуточным звеном.
После беседы со Шкруевичем отец пребывал в растерянности, и даже я, пятилетний мальчишка, заметил это. Он будто бы взвешивал за и против в каком-то важном деле… Сутками просиживал в домашней библиотеке, читая и конспектируя архивные бумаги, журналы деда и травники прабабки. Между тем по Комбриговым дачам поползли слухи: комиссар Яхота уличен ни много ни мало в каннибализме, дал признательные показания, а в пролеске за стрельбищем раскопали могилы солдат, и вид трупов красноречиво говорил о том, что до расстрела их кустарно, грубо и наспех препарировали заживо. Судьбу Яхоты слухи никак не освещали, но сомневаться тут было не в чем: он разделил участь всех своих жертв.