Хьюберт. Хьюберт. Хьюберт.
Пришли какие-то люди, соскребли с пола вокруг телевизора серебристую пыль, сделали уйму фотоснимков. Чьи это отпечатки пальцев?
А самым смешным был тот мужик, который шумно выражал сожаление о случившемся, уверял тетушку, что эксперты устранили короткое замыкание, что телевизор сейчас совершенно безопасен, но лучше бы от него на всякий случай избавиться. Потом он долго мялся и промямлил наконец, что не советует ей возбуждать процесс против производителя телевизора; сейчас, мол, не время вдаваться в технические детали, но «я заверяю вас, что самое разумное с вашей стороны — это последовать моему совету, в противном случае вы рискуете навлечь на свою голову… гм… неприятности». Короче говоря, прилагались всяческие усилия, дабы скрыть от пораженной горем пожилой дамы, что ее племянник попался в ловушку, расставленную им же для нее. Зачем огорчать старушку? Правда, если она вздумает затевать процесс, ей придется открыть для себя горькую правду. Она неподвижно и мирно лежала под одеялом, все о ней заботились, она слабым голосом говорила, что совершенно со всеми согласна, что она всем полностью доверяет. Вот это было здорово! Концерт продолжался до следующего вечера, когда миссис Карстерс вынесла из комнаты Хьюберта все вещи и принялась их разбирать. Ничего особенного она не нашла. Среди немногочисленных бумаг обнаружилась аккуратно сложенная страница из журнала для потребителей с материалом о телевизорах в металлическом корпусе. Над этим листком Хьюберт размышлял и выжидал, тем временем рисуя кружки и пририсовывая усы к физиономиям счастливых потребителей. Еще он написал там одну фразу, а под ней — два слова.
Всю жизнь Хьюберт оставался бессловесным существом, и в этой единственной немудрящей фразе выразил все свои смутные, несформулированные чувства. Он написал:
«Без меня она всего лишь старая карга.»
И внизу крупными буквами:
«СТАРАЯ КАРГА.»
Его тетушка прочитала эту фразу и закрыла глаза, чтобы без помех обдумать это последнее послание. Когда она снова открыла глаза, то прежде всего посмотрела на свои руки, на костлявые, обтянутые старческой кожей пальцы. Она сбросила на лицо седую прядь, чтобы взглянуть на нее, сквозь нее. Всю жизнь она была чем-то занята, вот и не успела никому понравиться, не успела стать любимой. У нее не было детства и старости не было, она была слишком занята.
А теперь все кончено. Дело Хьюберта было последним из занимавших ее дел. Много лет оно было единственным смыслом ее существования. А теперь его нет. Она проскрипела еще довольно долго, и все же конец Хьюберта стал и ее концом.
КЕЙЗ И МЕЧТАТЕЛЬ
Если бы в тот самый момент, когда умер Кейз, кто-нибудь направил лазерный луч (очень плотный, самой высокой интенсивности) в эту точку с Земли, и если бы вы смогли прокатиться на этом луче в течение лет этак тысячи (вы, конечно же, не смогли бы этого сделать, и в любом случае, никто не направлял, никто не знал), вы могли бы увидеть его гроб.
Он не был задуман как таковой. На случай, если с кораблями что-нибудь происходит, у них есть спасательные шлюпки, а в шлюпках есть спасательные жилеты, на случай если что-нибудь происходит с ними, и гроб некогда служил именно этой цели; но ныне и многие века он был гробом Кейза.
О висел в бессветии, его пронзительные сигналы широкого диапазона о помощи замолчали навсегда. Он медленно двигался, давным-давно подтолкнутый исчезнувшим светом, ибо ему так и не было приказа остановиться.
Кейз, которому исполнилось тысяча и несколько сотен и, наверно, пару десятков и еще немного (но, в конце концов, разве покойники становятся старше?), лежал в герметически закрытом цилиндре, одетый в рабочую одежду (которая давным-давно — даже по меркам Кейза — превратилась практически в ничто), состоявшую из ткани, едва достаточной для того, чтобы удержать его нарукавную повязку: старший лейтенант, и скученный символ области его службы — Xn. Если вы владеете искусством дешифровки, то поймете, что это означает: ЭКС на многих уровнях: экстрасолнечный, экстрагалактический, экстратемпоральный и так далее; плюс вероятностная матрица: экс-патриант, экс-служащий, экс кто-то там еще… ибо оказываясь в Xn ни один человек не строил насчет себя планов.
Нечто невидимое, неразличимое, всего однажды скользнуло рядом с гробом Кейза (так как одного раза было достаточно) и после этого возникло что-то такое, что находилось совершенно за пределами опыта Кейза, приобретенного им за все время исследований, открытий и приключений его сознательной жизни. Это была стробоскопическая вспышка, которая гораздо быстрее, чем мог заметить глаз или отметить мозг, пульсируя становилась все больше и больше до тех пор пока не достигла точки в десяти метрах от кувыркавшегося гроба, где и остановилась, мерцая. При этом не было никакого торможения, ибо не было и никакого движения в привычном смысле. С каждой пульсацией корабль — ибо это действительно был космический корабль — переставал существовать ЗДЕСЬ и появлялся ТАМ. Расстояние между ЗДЕСЬ и ТАМ находилось под контролем и могло существенно изменяться; так и должно было быть, так как приближение — если его можно назвать приближением, на корабле, который сам по себе никогда не двигался) удваивало свой видимый промежуток, за исключением последних трех пульсаций, во время которых приближение равнялось метрам, одному метру, нескольким сантиметрами.
Короткая пауза, затем из бесшовного корпуса корабля выскользнул диск, по размерам не превышающий блюдце, завис на мгновение около медленно кувыркавшегося гроба, затем сдвинулся назад и завертелся в ритме его вращения. Он переместился к одному из концов гроба и выпустил струйку огня, потом еще одну. Кувыркание замедлилось, а с третьей струйкой прекратилось.
Еще одна пауза, во время которой излучения с корабля прозондировали, омыли, обыскали, ощупали, проверили и перепроверили. Затем на цельном корпусе появились две линии, затем еще две перпендикулярно первым, образуя прямоугольник. Казалось, внутри прямоугольника корпус растворился. Крошечное блюдце сдвинулось и разместилось за гробом, выпустило аккуратную струю пламени и гроб въехал в дверь точно в точке пересечения воображаемых диагоналей прямоугольника.
Внутри из палубы взметнулись вверх четыре колоны бледно-оранжевого света, поддерживающие и направляющие гроб до тех пор, пока он полностью не оказался внутри, после чего прямоугольное отверстие затуманилось потемнело и снова превратилось в непроницаемый бесшовный корпус. С кратким резким шипением появилось атмосферное давление, сравнивая окружавшую гроб среду с тем что находилось внутри него. Затем оранжевые лучи повернули гроб и двинули его к пятнышку на передней переборке, которое открылось и стало входом в коридор, высокий и овальный в сечении, освещенный непонято откуда исходившим, не дававшим теней слабым голубовато-белым светом. И сова проход за гробом закрылся и последний двинулся плавно и тихо вдоль по коридору, мимо ряда закрытых овальных дверей и затворенных проходов к открытой двери в дальнем конце. Здесь лучи проверили гроб, повернули его и подтолкнули в комнату. Он остановился в свободном от оборудования пространстве. Слева, явно, находилась какая-то очень сложная панель управления, хотя на ней не было никаких выключателей, а только стрелки маленьких дисков, плавающих сантиметрах в двадцати над панелью, и светящиеся в активном состоянии и каждый каким-то собственным оттенком и с интенсивностью, соответствующей степени функционирования. Справа находилось огромное скопление индикаторов. Кейз (если бы он, конечно, был жив) ни за что не смог бы в них разобраться.
На дорожке, которая теперь окружала гроб, появился голубой человек в капюшоне и перчатках, его тело сверкало, хотя и не слишком ярко, его нельзя было назвать прозрачным, но он не был и сплошным, и, казалось, он находился не совсем в фокусе зрения. Он ни разу ни к чему не прикоснулся своими маленькими руками и двигался не шагая, — казалось, скользил или плыл от одной точки к другой.