Сенька слушал его, и ему до слез больно становилось за свое ничтожество и неуменье бацать — стрелять.
Блотик Куцый, видя его бессилие, сжалился над ним и преподал ему мудрый совет:
— Отчего не заведешь себе барохи? Она помогать будет тебе в работе, и ты пойдешь в ход. Без барохи стрелку жить нельзя. Хорошо работать можно только вкоренную — вдвоем. Бароха и на цинке постоит тебе, и зубы заговорит шмырнику… У всех ведь барохи. И у меня. Сам знаешь…
Сенька согласился с ним, поблагодарил его и спросил:
— Но где достать эту самую бароху?
— Где? Вот еще!.. Их как собак!
— Это, положим, так!.. Но захочет ли кто-нибудь из них?…
— Захочет! — уверенно заявил Куцый. — Ты, слава богу, не калека. Мужчина первый сорт. Посмотри-ка на себя в зеркало. Рост какой, глаза, нос!.. Куропаткин!..
Слова Куцего ободрили его, и он занялся поисками барохи.
Сенька искал долго, но ни одна подходящая не наклевывалась, и он снова повесил голову.
— Не быть мне никогда блатным, — жаловался он Куцему.
Но вот портовый бог сжалился над ним.
Идет он однажды по Практической гавани и видит: сидит на шпалах девочка в белом ситцевом платьице с мелкими голубенькими цветочками, в порванных туфельках, закрывшись концами вязаного платочка, и, как речка, разливается. Сенька подошел к ней.
— Чего, девочка, плачешь? — спросил он ее ласково. Задав этот вопрос, он подумал: «А хорошая из нее бароха вышла бы… Одни буфера чего стоят!»
Девочка открыла лицо, показала зеленые заплаканные глазки, розовые ушки, тоненький носик и прядь золотых волос и протянула плаксиво:
— Я го-о-лодная!
Сенька достал из кармана горсть кишмиша, только что добытого им из мешка за таможней, и сунул ей. Она схватила кишмиш с жадностью и стала грызть.
Девочка до того увлеклась кишмишом, что забыла про Сеньку.
Он же, подсев к ней, с восхищением наблюдал, как она ловко этак прокусывает своими острыми, белыми зубками кишмиш, как белка.
— Мама у тебя есть? — спросил он ее вдруг.
Она отрицательно покачала головой.
— А папа?
— Тоже нет.
— Где же они?
— Померли! — И она скороговоркой и кратко рассказала, как после отца-стереотипера, умершего от отравления кишок свинцом, и матери-прачки она осталась с маленьким Гришей круглыми сиротами. Их взяла к себе тетка Александра, но она так скверно обращалась с ними, морила голодом и била, что они вчера бежали…
— А Гришка-то твой где?
— Не знаю! — Она снова закрылась платочком и заплакала.
— Ну, чего раскудахталась? — спросил он презрительно.
— Боюсь, что пропадет. Он такой маленький. Ему пять лет.
— Не пропадет. Его доставят в участок, — с уверенностью заметил Сенька, — а оттуда — в какой-нибудь приют, и там ему хорошо будет. Бифштекс с набалдашником будет есть. — И он звонко расхохотался. Она перестала плакать.
— Может быть, хлеба хочешь?
— У-у! — мотнула она головой.
Он повел ее в бакалейную лавочку и купил ей хлеба и маслин. Девочка с прежней жадностью набросилась на съедобное.
По мере того как она ела, она становилась все веселее и веселее. На порозовевших щечках ее зайчиками заиграли ямочки, и глаза забегали, как мышенята.
— Как тебя звать? — спросил он.
— Лизой! — ответила она бойко.
— А по фамилии?
— Сверчкова!
Он сделался смелым и ущипнул ее сзади.
— Ой! — воскликнула она и посмотрела на него с удивлением. — Как же так можно?!
— А что? — спросил он лукаво.
— Больно.
— Скажите пожалуйста, какие мы нежные!
Оба захохотали.
— Ты видела когда-нибудь, как грузят баранов? — спросил он.
— Нет.
— Идем. Покажу.
И, не дожидаясь ответа, он схватил ее за руку и помчался вместе с нею по набережной.
— Ой, упаду! — смеялась она громко, поправляя на бегу сползшую косынку и растрепавшиеся волосы.
Сенька ловко лавировал меж биндюгов, вагонов, гор угля и клепок, шмыгал то в один двор агентства, то в другой, перепрыгивал то через балку, то через кучу брезентов, попутно здороваясь со встречными мальчишками, не упустил случая стянуть брошенный кем-то, должно быть, сносчиком, в кучу верхнего платья алый бумазейный пояс и наконец остановился возле небольшого черного судна, на корме которого сверкала золотая надпись: «Gumbert».
Судно было сильно нагружено и сидело глубоко в воде. Через полчаса оно должно было сняться, и капитан, маленький и круглый, как мяч, генуэзец, в кепи и куртке с галунами, торопил команду и Shipshanders — поставщиков товара.