Первый дебют Таньки был удачный. Усталая, она гнулась под мешком, набитым всякой всячиной. Гнулась также под своим мешком и Кляча.
В три часа Кляча решительно заявила:
— Шабаш, на сегодня довольно! — и обе потащились к эстакаде.
Дотащившись, Танька уронила мешок и брякнулась оземь. Она обессилела.
— Больно? — спросила старушка.
— Ох, больно, бабушка. Страсть как поясницу и шею ломит. Будто молотили на них.
— С непривычки это, Танька. Ты вот десяточек лет, как я, поработай, гни шею и поясницу — привыкнешь. Ну, давай разбираться, выворачивай добро, камни самоцветные, серебро, золото, жи-и-во!
Танька отстегнула передник, развязала оба мешка и опростала их. Получилась куча. Танька поглядела на нее, выпучила глаза и развела руками.
— Чего глаза выпучила? — осерчала Кляча.
— Бабушка, да что мы с этой кучей-то делать будем? Как разберемся?
— Разберемся. Нам не впервые. Делай только, что я делаю. — И старуха разбила кучу на две части.
Одну часть она подвинула к себе, а другую к Таньке.
И началась вторичная работа, тяжелее первой.
Это была работа сказочной Золушки. Работа грязная, неблагодарная и в высшей степени утомительная.
Шли часы. В порту давно зашабашили угольщики, полежалыцики и сносчики. Перестала скрипеть эстакада и греметь паровые краны. И кое где уже вспыхивали огоньки.
А они все сидели, не разгибая спины и перебирая пальцами.
В стороне от них в нескольких кучках лежали выбранными: уголь, полгарнца проса, четверть фунта канифоли, немного железа и щепок.
Они теперь спешно очищали хлопок. Хлопок они подобрали в агентстве и в сорном ящике.
Кляча чистила ловко. Танька же дергала, чистила и под конец бросила. Сору в хлопке было больше, чем самого хлопку.
— Что? — нахмурилась Кляча.
— Фу-у, уморилась!
— Ты вот как я, барыня, лет десять поработай, уморишься больше. Хлопок чистить, матушка, не то, что репу. Ослепнуть можно.
— А много выйдет из него чистого-то?
— Из хлопка-то? Фунта полтора выйдет. По две копейки за фунт считай…
Поздно вечером работа была окончена, «товар» продан, и они отправились в ночлежку.
Прошло пять лет.
Танька не расставалась с Клячей, привязалась к ней, освоилась с портом и вполне специализировалась в своей неблагодарной работе.
Она работала теперь одна, без Клячи.
Кляче перевалило за семьдесят. Она ослепла и весь день лежала под эстакадой.
Лежит, бывало, Кляча в тени на мешках и на рогоже. С одной стороны защищает ее от резкого берегового ветра и пыли громадный сорный ящик, а с другой — вагоны. Лежит, чуть дышит и не шевельнется, как мертвая.
К вечеру придет Танька, разберется в своем мешке, добудет хлеба и водки, даст Кляче закусить и выпить и поведет ее в ночлежку. А там уложит ее, как дитя малое, на матрац и укроет теплым.
Танька большей частью оперировала на «пункте», где чаще стоят иностранные суда, и на угольной гавани.
Она завязала прочное знакомство со всеми кочегарами, которых знала по имени и отчеству, и «Джонами» (англичанами), с которыми научилась объясняться по-английски.
Пришел английский пароход, и она тут как тут.
— Mister! — стучится она в иллюминатор к кочегару-негру.
Кочегар открывает иллюминатор.
— What do you want? Что тебе надо?
— Some coal please! Немного угля, пожалуйста! — подмигивает ему Танька глазом и улыбается.
Негру это нравится.
— How much? Сколько? — спрашивает он, тоже подмигивая ей и скаля зубы.
— Побольше!
— All right! — И иллюминатор захлопывается.
Проходят десять минут, и добрый негр выносит ей корзину с перегоревшим углем.
Сунется Танька потом к угольщикам и к полежальщикам.
Одни незаметно от приказчика наложат ей в мешок чистого кардифа без примеси, а другие — пшена или кукурузы.
Сунется она и на пароход Добровольного флота. И если на пароходе ремонт, то ей перепадут стружки, щепки, а когда и бревнышко.
За пять лет Танька сильно изменилась. Она больше осунулась. Ноги у нее опухли сильнее, и она вся скрючилась так, что, глядя на нее, казалось, катится по порту колесо скрипучее и расшатанное.
Раз с Танькой случилось несчастье.
Был вечер, и, как всегда, она катилась, нагруженная мешком, к эстакаде.
Вдруг она слышит позади свист. Оборачивается и видит стражника. Стоит он и грозит пальцем. Очень уж она боялась этого стражника, самый злой был.
Танька, как увидела его, затряслась, побелела и что есть мочи — шасть в сторону.