— Нет, — ответил я. — Не из Роквилля.
Он кивнул, молча и безропотно. Его глаза снова стали бледными и безмятежными, как голубое молоко.
— Ну тогда пошли, он ждет.
Запах на задворках стоял тяжелый, приторный, насыщенный гнилью. У задней стенки палатки большими мягкими кучами громоздились навоз и мусор. В нескольких футах поодаль помещалась клетка из железа и толстой колючей проволоки, на бетонном основании. Внутри клетки металось и корчилось тощее существо. Длинные бледные пальцы вцепились в зазор наверху клетки.
— Это уродец, — произнес Бен тихо, почти с уважением. В руке у него очутилась длинная палка, которую он просовывал между прутьями, чтобы ткнуть уродца и заставить его корчиться и хватать палку зубами.
— Давай, ты, шевелись. Подвигай лапками. Мистер, вы знаете, кто такой уродец? Когда-то все они были дикарями с Борнео. Этого мистер МакГрудер заполучил из психушки к северу отсюда…Эй ты, отпусти палку! Урод, ты голодный? Собираешься показать человеку свой трюк? …Смотрите, мистер. Подойдите ближе. Не слишком близко, а то он постарается схватить вас.
Бен наклонился к маленькой клетке и вытянул наружу нечто скрюченное, с извивающимся облезлым хвостом и короткими дергающимися лапками. Скривив губы в гримасе не то отвращения, не то жалости, он швырнул крысу в клетку уродца.
Я наклонился к зазору и увидел, что крыса метнулась по полу за секунду до того, как рука уродца пригвоздила ее. Бетонный пол был покрыт разводами и рисунками темно-красного цвета. Я смотрел на уродца и вдруг осознал, что мне знакомы изгибы этого худого тела. Он начал истекать слюной, и внутри влажного рта, пятном краснеющего на мелово белой коже, я разглядел зубы, когда-то покусывавшие по-птичьи костлявое горло Джина. Когда-то давно — раньше, чем я знал; когда-то, когда четыре мальчика жили в церкви, наполненной пылью и солнечным светом. Я увидел, как крысиные гости хрустят на зубах, когда-то пытавшихся вырвать из Джина его боль. Длинные вязкие ручейки крови, смешанные с более темными, странными жидкостями, стекали на пол и собирались в лужицы поверх рисунков. Я знал, что чуть позже, прежде чем засохнет эта свежая кровь, пальцы уродца нащупают ее и применят для новых рисунков, новых легенд, украшающих его клетку.
Я вцепился пальцами в прутья. На его длинных тускло-черных волосах виднелись бусины крови, она яркой акварелью стекала по его тонкой шее и груди — каркасу из костей, обтянутому сухой полупрозрачной кожей. Как макияж, кровь покрывала его ресницы и веки. Когда-то он красил глаза черным, пурпурным, золотым, чтобы добавить оттенок гламура в наши представления. Теперь его веки навсегда стали кроваво-алыми. А интеллект…тот блестящий интеллект, что когда-то научил меня играть на бас-гитаре; что однажды с помощью сказок о райском радужном огне и китайской рыбе провел меня сквозь паршивый кислотный трип; интеллект, раскрывавший нараспашку его душу кровью и красками на стенах…он все еще светился там, в его глазах, зеленый и безумный. Все еще там. Разводы на полу клетки не были случайными следами: глаза, висельники, кошки и овалы, нарисованные кровью. Были там и умное лицо Святого, и мое, с нежным взглядом. И лицо Джина, прекрасное, как у вампира, и распухшее, с мертвыми глазами. А в уголке было и собственное лицо Сэмми — жестокий автопортрет со впалыми щеками и ртом в сгустках крови.
Я сунул руку сквозь перекладины, но отступил, когда Сэмми потянулся ко мне. Его ладонь была скользкой от крови и ошметков плоти. А под ногтями засохла старая кровь. Я никогда не смог бы снова прикоснуться к нему. Он поймал мой взгляд и не отводил глаза.
— Забери меня с собой, — прошептал он сквозь решетку, и откусил крысе голову.
В машине я вывернул громкость радио до упора, когда отдельные ноты и голоса сливаются в хороший бессмысленный шум. Я запер двери и включил обогреватель на максимум — против зимней ночи, против звезд, сверкающих холодом сквозь прутья клетки. И лента шоссе покатилась прочь от Роквилля; в ее мерцающей яркости я разглядел все мили и годы моей оставшейся жизни.
Перевод: Firefly
Мелодия для голоса или фортепиано
Poppy Z. Brite, «Optional Music for Voice and Piano», 1995
Когда рука внезапно схватила его и потащила в узкий переулок, в голове у мальчика мелькнуло разве что «я так и знал». Он чувствовал, что не получится добраться домой без приключений.