Стив при свете луны посмотрел на листья, которыми он вытерся.
— Ядовитый дуб. Вот дерьмо, а.
— У тебя ничего не будет. — сказал Дух.
— Откуда… — Стив хлопнул себя по ногам. — Ладно. У меня ничего не будет. Мы еще подождем, пока в нас кто-нибудь не швырнет гниющим трупом, или уже пойдем на вечеринку к Эр Джею?
Вечеринка была яркая. Эр Джей, с загримированным лицом под Дракулу, одел круглые очки а-ля Джон Леннон. Стив поставил в стерео кассету, и Том Уэйтс завыл о ногтях и клиновом сиропе. «Это воспоминания, которые я украл, но когда ты мечтаешь, ты невинен». Моника поцеловала Духа в щеку и всунула ему в руку ледяную банку пива. Он глотнул, чувствуя вкус железной банки и хмеля. Дух прополоскал рот, и ему показалось, что кровь и тыквенный сок смешиваются с пивной пеной. Он поспешно сглотнул и допил пиво. Том орал, как ведьма банши с раком горла, о беготне по кладбищу с друзьями.
«Мы клялись быть вместе
До самой смерти…»
Никто, сидя между кабинок с порванными коричнево-красными виниловыми сидениями, вертел в руках цветные стеклянные шарики. Автобус, увезший Никто из родного города, проехал через Мэриленд, Вирджинию и пригороды Колумбии, вдоль безымянных шоссе, по обе стороны которых расположились химические заводы, сигаретные фабрики, строящиеся дома. И еще — дурацкие голубые, оранжевые и зеленые алюминиевые стены, предположительно блокирующие шум и смог шоссе.
В самом сердце Вирджинии обочины были полны зелени, и автобус довез Никто до кафе «Хорошее время для пиццы», где-то к югу от ниоткуда. Здесь были гробницы порванных виниловых сидений и замасленные столы, а музыкальные автоматы, не имея смелости проиграть хотя бы грустную кантри-песню, крутили Хит — парад 20, снова и снова, весь день. Никто не упускал из рук свой рюкзак с плеером и кассетами. В кафе воняло орегано и кислыми грибами, однако здесь были цветные стеклянные шарики, такие же прекрасные, как и все в комнате Никто. Он захотел украсть один.
Он посмотрел в окно на автобусную остановку, находившуюся за парковкой, и закурил Lucky Strike. Отряхнул пепел и втер его в тонкую порванную ткань джинсов. Его джинсы были мягкие и удобные; Волшебным маркером Никто нарисовал на них черные спирали, повесил цепочку из булавок.
Его высокие кроссовки терлись друг о друга, и над мизинцем была дырочка.
Никто вытащил кассету из кармана плаща, открыл и достал вкладыш, который представлял собой дешевую смазанную ксерокопию. На картинке — обвитое плющом древнее надгробье, опавшие сосновые иголки и шершавые камни; это было паззлом света и тени. На надгробье — слова Lost Souls? (все 500 копий, наверное, были подписаны самими музыкантами). Надпись была выполнила многоцветным карандашом. Пять цветов: красно-фиолетовый, лаймовый зеленый, голубой, желтый и черный. Никто представил, как участники группы берут карандаш и по очереди пишут буквы. Эр Джей пишет L и вторую О, затем передает карандаш Монике, очертившей зеленым О и U, потом очередь Терри, затем Стив, который, несомненно, выберет черный цвет. Стив допивает пиво и кидает карандаш Духу. Дух, конечно, выберет желтый. Он прикасается пальцами к бумаге, карябает S, и, чтобы надпись не выглядела глупо, ставит знак вопроса.
Никто перевернул вкладыш и посмотрел на фото группы. Маленький тощий Эр Джей, счастливый Терри, Моника в черной кружевной мантилье, Стив, ухмыляющийся с определенной долей цинизма. И еще один бледный юноша, отведший взгляд от камеры. Он скрестил на коленях свои костлявые запястья, в руках у него было что-то, похожее на коровью кость. Его одежда явно была ему слишком велика, а волосы выбились из-под соломенной шляпы и закрывали лицо.
Вся информация, которой Никто располагал о пяти друзьях, была заключена в кассете, этой фотографии и долгой завораживающей музыке, в таинственных печальных, а иногда — радостных, словах песен. Эти ребята были его братьями и сестрами, голосами в его голове, теми, о ком он мечтал, когда были выходные, и машина слишком быстро каталась по кругу, и все орали, чтобы поменяли кассету и поставили что-нибудь потяжелее. Те ребята были подростками. Никто знал, что он другой. Дитя древности.
Под фотографией был адрес — строчка чисел где-то в Северной Каролине. Никто потянул за капельку оникса в мочке уха, достал ручку из кармана плаща. Затем расстегнул внутренний отдел рюкзака и нащупал блокнот, вытащил его и взял открытку, что была меж обгоревших, слегка потрепанных исписанных страниц. Открытка с вертушками и разноцветными линиями. «Духу. Lost Souls?» — написал он и переписал адрес.
Он докурил сигарету и зажег новую. Посмотрел на наручные часы и вновь — на остановку. Хреново. Он бы не смог сесть в автобус, даже если бы захотел. Деньги, взятые из туалетного столика матери, закончились. Желудок ныл, и Никто решил купить на последние деньги кусок пиццы. А что, если у него больше никогда не будет денег? Он должен был их потратить на то, что хочет — на блокнот, на чашку дорогого кофе, на черную соломенную шляпу в каком-нибудь магазине подержанных товаров. Свой последний доллар ты должен потратить на что-то важное.