— Это так очевидно, — сказал он мне однажды перед отъездом из Потерянной Мили, — но большую часть времени я слишком туп, чтобы увидеть это. Будешь изредка давать мне подзатыльники, ладно?
Это было уже после того, как мы засыпали в моей кровати каждую ночь и просыпались вместе каждое утро. И он все еще не мог полностью понять, что этого обычно для меня достаточно, а все что за этим — просто серость.
Стив спит, облокотившись на пристроенную между дверью и сиденьем подушку. Это единственная поза, в которой он может вытянуть ноги, а я лежу на краю сидения, положив голову Стиву на грудь, и засыпаю. Спустя какое-то время я сполз на пол, но не проснулся, пока не услышал стук в окно.
Мои чувства похожи на распад атома, на этот процесс в самом сердце реактора перед тем, как все будет отравлено и сожжено. Я не хочу знать. Не хочу переживать этот последний момент боли и ярости вечно, только, кажется, этого не избежать.
Стив позволил мне умереть, возможно, даже убил меня. Мы совершили ошибку — говорит он мне в своих молитвах. Но ты бы все равно умерла, та беременность, она бы тебя убила. Мы пытались помочь и облажались, я до смерти скучаю, и мне так жаль.
Ты отравил меня, говорю я, но Стив никогда не слышит. Слышит только Дух, и еще он меня видит. Он был моим самым лучшим другом, моим союзником. Единственный, кто понимал Стива лучше, чем я. Он был моим защитником. И он так же позволил мне умереть.
Нахуй вас, говорю я. Нахуй, нахуй вас обоих. Но это ничего не меняет, они лишь ебут друг друга, и то, какой комфорт им это приносит, обжигает мое сердце.
Это Энн, разумеется, это всегда она. Энн снаружи, в пустыне. Энн появлялась в окне моей спальни почти каждую ночь прошлой зимой. Энн среди деревьев за нашим домом, не отбрасывающая тени, парящая в воздухе. Она словно выцветшая фотография — рыжие волосы побледнели, глаза и кожа почти прозрачные.
Ты убил меня, говорит она в тысячный раз. Ты и он, вы отравили меня.
Иди домой.
Да пошел ты, говорит она, как и всегда. Это место не мой дом. Я никогда туда не пойду.
Я видел достаточно призраков, привязанных к земле, но ни один из них не хотел причинить вред лишь за то, что я жив, а он нет. Энн не может ничего сделать, но, если бы могла, непременно бы сделала. Она так зла. Помню, как она лежала на той кровати в Новом Орлеане, простыни и подушки все в крови, потому что мы ее отравили, пытаясь избавиться от ребенка. Она все равно бы умерла, но так ужасно знать, что эта смерть на моих руках. Я вижу ее, а Стиву ее видеть не обязательно.
Ее губы еще двигаются, но постепенно она исчезает в запотевшем окне, и я поворачиваю голову к Стиву. Он все еще спит. Он всегда спит, когда она приходит. Я делаю все, что могу, чтобы быть в этом уверенным. Если он ее увидит, то съедет с моста, сколько бы доводов ни приводил в наше оправдание.
Я прижимаюсь лицом к груди Стива, и слезы капают на его футболку, пока, наконец, сон не забирает меня.
Перевод: Элина Булгакова
Хрустальная империя
Poppy Z. Brite, «The Crystal Empire», 2001
— Сегодня произойдет что-то знаменательное, — сказал мне Мэтью.
Мне в это не верилось. Мы еще даже не были одеты. Позднее утро, мы в комнате наверху древнего дома, который делим с четырьмя другими людьми. Лежим на матрасе, который однажды промок во время наводнения и с тех пор сохранил жутковатые разводы воды.
С самого момента появления этого матраса мне было интересно, какая плесень в нем растет; я часто чувствовала затхлый запах, проплывающий в темноте у моих ноздрей. Мэтью он никогда не беспокоил.
Я раскинулась поперек матраса как морская звезда, лишившаяся конечности, и позволила льющемуся через наше грязное окно солнцу таять на мне. Оно впитывалось в мои ноги, бедра, живот. Когда добралось до сосков, я спросила;
— Что произойдет?
Мэтью подпер голову ладонью, свободной рукой провел по моим волосам.
— Тебе пора принять душ.
— Что сегодня произойдет? — повторила я вопрос.
Его пальцы слегка сжали мой подбородок, намекая на возможную боль, затем отпустили.
— Я пока не знаю, Зи. Пока не знаю.
Завернувшись в наше лоскутное одеяло, как в накидку, плавным движением он встал и подошел к окну. Посмотрел на улицу, затем переключил внимание на коллекцию стеклянных ловцов солнца, свисающих с рамы. Когда мы въехали, они уже были здесь, в спешке забытые предыдущими жильцами, висели на цветных нитках и золотых филигранных цепочках в нашей спальне, крошечными острыми стрелами дробили и отражали в угол комнаты солнечный свет.