Я колебался, но Бронвен кивнула.
Ноэль привел нас к своему месту за деревом. Я вглядывался в глубину болота и ничего не видел. Бронвен посмотрела влево и сказала «О!», потрясенная. Ведь они были там, парящие, перемещающиеся цветные шары. Они приближались, пока мы наблюдали. Бездонная черная вода отражала их сотни раз, пульсируя и переливаясь. Их бледный свет разливался между деревьями, омывая наши лица; в глазах Ноэля плясали крошечные фонарики. Впервые я понял, что он хочет присоединиться к ним, какой бы ни была цена этого присоединения. Но он всегда был непреклонен в своем желании позаботиться о матери, которая останется одна без него. По крайней мере, сейчас ему придется довольствоваться этими ночными представлениями.
Мы наблюдали за танцем фонариков в течение, казалось, нескольких часов, пока я не услышал, как мама зовет меня домой, находясь в нескольких кварталах от дома.
В конце концов мы с Бронвен перешли от угощений к костюмированным вечеринкам в домах наших друзей. Ноэль же по-прежнему проводил свои упоительные ночи на краю болота каждый Хэллоуин. Они с Джорджем Прюдоммом поглядывали друг на друга, когда встречались в аптеке или кафе Центрального парка, но, насколько я знал, больше они не проронили друг другу ни слова. Мы перешли из начальной школы в объединенную среднюю школу округа, где странности Ноэля оценивались как менее приемлемые, особенно детьми, которые не знали его большую часть жизни, Ноэль отказывался даже пытаться вести себя нормально, и поэтому его мучили. «Три «С» подросткового возраста», — не раз говорил он нам, — «Стиль, секс и садизм». Но на дразнилки он отвечал сарказмом или безразличием. Игнорирование только злило его мучителей, и если нужно было, Ноэль дрался. Обычно он побеждал; Ноэль был худым, но жилистым, и он вцеплялся когтями в своих противников с безумным упорством, которое обычно не позволяло им бросить ему вызов дважды.
К тому времени, когда мы перешли в среднюю школу, большинство людей оставили Ноэля в покое. Его никогда не приняли бы, но в принятии он и не нуждался. Все чаще вместо того, чтобы ходить на собрания клуба поддержки или баскетбольные матчи, которые увлекали нас в подростковом возрасте, мы с Бронвен присоединялись к Ноэлю в его комнате после школы, чтобы послушать «Битлз», «Дорз», Джими Хендрикса. Мы узнавали, что нам тоже не нужно признание.
Мы втроем, теперь уже закàленные годами, такие близкие, как в детстве, решили создать группу. Бронвен умела немного играть на гитаре, а я начал интересоваться игрой на барабанах, которую раньше практиковал на краях парт и обеденных столов. Родители купили мне подержанную установку, достаточно хорошую для начала, за пятьдесят долларов. Ноэлю не нужен был инструмент. У него был высокий вокальный голос, объемный, проникновенный и странно красивый. Мы играли на нескольких школьных танцах, исполняя в основном каверы «Битлз» и «Стоунз», а также несколько песен, которые Ноэль написал сам. Танцевальная публика нас не очень хорошо принимала, и после первых двух выступлений нас заменила другая гаражная группа, игравшая хиты пятидесятых и пляжную музыку. Ноэлю было все равно, его никогда не волновало выступление на публике, особенно перед школьной аудиторией; он согласился на это только потому, что идея понравилась мне и Бронвен.
Мы больше не выступали, но «Фонари» продержались до лета после окончания школы. Затем мы с Бронвен поступили в университет штата, а Ноэль, который планировал специализироваться на музыке, отправился в небольшой гуманитарный колледж примерно в ста милях от светящегося болота. Его мать не была рада его отъезду, но поскольку он получил полную стипендию, она ничего не могла сделать, чтобы остановить его. В государственной школе мы с Бронвен познакомились с толпами новых людей, но всегда возвращались друг к другу. Ноэль писал нам длинные письма об обучении игре на гитаре и фортепиано (что ему нравилось) и об атмосфере в его колледже, элитной и самосознательно эксцентричной (что, как он утверждал, ему не нравилось, но даже он вынужден был признать это). Я купил подержанный зеленый «Фольсваген Жук». Бронвен проколола уши. Все шло гладко до осенних каникул, когда мы с радостью узнали, что Ноэль вернется домой в то же время, что и мы.
По дороге домой я уделял половину своего внимания Бронвен, а половину — беспокойству о своих лысых шинах. Мои родители предложили заменить их, пока я буду дома, но я даже не был уверен, что они продержатся до конца поездки. Когда мы подъехали к светящемуся болоту, мое беспокойство было прервано. Бронвен вздохнула и наклонилась вперед на своем сиденье.