«Дай пройти, Азариас!» Голос Джека показался тонким даже ему самому. И он вдруг осознал, насколько он бледен, и как обмякли его руки. «Я иду домой к жене.»
«К своей шлюхе, ты имел в виду» Ритчеллы и раньше использовали это определение, но никогда еще оно не звучало так унизительно, так, что становилось ясно, что его возвышенная Аннализа для них была лишь куском сырой использованной плоти. «Тебе пришлось привезти ее из того грязного города, да? И тебе плевать, сколько мужиков побывало у нее под юбкой? А мне кажется, что ей это даже нравилось.
Это было уже слишком. Он знал историю Аннализы. Она как-то ему все рассказала, когда они лежали в постели, далеко заполночь. Она голодала и жила совсем одна, и каждое мгновение ее понемногу убивало.
Он встал напротив Ритчелла. «Уж кто бы говорил, Азалиас» проговорил он. «Я-то знаю, что ты и твои братья — всего лишь часть от грязной Эмили Ритчелл. Вы трое страшны как смертный грех, но, тем не менее, не очень то и похожи друг на друга. Я слышал, твоя мать раздвигала ноги перед каждым, кто наливал ей стаканчик».
Нож оказался в руке Ритчелла еще до того, как Джек договорил. В то мгновение, когда его слова повисли как последние тлеющие угольки в ночном воздухе, Джек уже успел пожалеть. Пожалеть о том, что сделал такую глупость, просрал самого себя. Ему было жалко тех историй, которые он не успел написать. И непередаваемо жаль Анализу, которая будет ночь напролет сидеть у окна и ждать, и ждать. Когда нож блеснул у его горла а после и в нем, он уже не знал того уродливого мужика, что убил его. Он уже был с Аннализой. Он не чувствовал как вытекала кровь наполняя реку, капая на паутину, растянувшуюся среди камней. Он не знал, что кольцо выпало из его кармана и уплыло вместе со смеющимся ручьем. Он был вместе с Аннализой, и ее губы были жаркими словно виски и сладкими словно вино.
Перевод: Lea