По губам близнецов скользнула слабая улыбка. Секунду Дух серьезно взирал на них, потом снова начал играть странную песню, извлекая ноты из струн. Ноты падали, расплескиваясь словно капли цветной воды. Дух, откинув голову назад, издавал жалобные звуки — почти слова. Когда один из близнецов протянул руку, чтобы дотронуться до серебряных инкрустаций на гитаре, Дух не перестал играть. Песня становилась все более дикой и странной, прижимая пальцы Духа к струнам. Мелодия разделялась на длинные ленты звука и снова сливалась в волны, окружая близнецов, притягивая их ближе, и поднимая их, все еще прижимающихся друг к другу, на ноги.
Они сложили свои руки вместе, линии и холмики на их ладонях сошлись, как головоломка- паззл из плоти. Близнецы, склонив головы, соприкоснулись лбами, а потом отшатнулись друг от друга и начали танцевать, вращаясь, крепко прижимаясь друг к другу своими маленькими телами, как если бы они снова могли слиться в единое целое. Братья цеплялись друг за друга с детской похотью и отчаянием, потом снова крутились и снова притягивали друг друга обратно: поэзия худобы, музыка плоти и кости. Мелодия взмыла вверх, закрутившись спиралью.
В мгновение ока они набросились на Духа, их лица прижались к его лицу, а руки нашли биение его сердца. Духу удалось оттолкнуть от себя гитару прежде, чем они опрокинули его спиной на ступеньки. Губы у него были липкими от их горьких слез и кисло-сладкой слюны. На секунду он спрятался в темноте за закрытыми веками и отдался на волю событий: тепло их мягкой персиковой плоти, резкий мыльный запах их тел, их страсть, разбуженная музыкой.
Но из-за обиды и ужаса аутсайдеров руки у них были жесткими, пальцы стали твердыми и острыми. Зубы нашли впадину на горле у Духа, и там расцвела яркая, влажная боль.
Потом его тело больше не чувствовало их веса, и Дух остался в одиночестве на ступеньках; в его руках была только шея гитары, только ее холодное гладкое тело прижималось к нему. Из-под крыльца донесся слабый стон.
— Мистер? — спросил тихий обеспокоенный голос. — Близнецы не причинили вам вреда, ведь нет? Они бы никому не причинили вреда намеренно.
Дух поднял взгляд. Вернулся старший брат близнецов. За его спиной стоял Стив, перемазанный машинным маслом и покрытый потом; его мышцы были напряжены, готовые уничтожить всякого, обидевшего Духа.
— Нет, я в порядке, — ответил Дух, наблюдая за их лицами.
— Твоя шея, Дух, — тихо сказал Стив. — Вон там, во впадинке.
Дух прижал руку к ключице и отвел ее прочь — липкую, запачканную кровью.
Близнецам почти исполнилось пятнадцать, когда пришел ангел и забрал их.
Никто больше в семье никогда не любил близнецов по-настоящему. И они тоже не любили никого из нас. Может быть, именно поэтому они так сердились из-за того, что их отрезали друг от друга.
Близнецов звали Михаил и Самуил, хорошие имена, архангел и пророк. Но никто никогда не называл их этими именами, а если кто и пробовал это сделать, они никогда не отзывались. Для нас они были просто близнецами: больше, чем один человек, но и не совсем двое. На следующий день после их рождения их отделили друг от друга, разрезав плечи, и они чуть не истекли кровью. Да свершится Божья воля.
В тот день, когда они вернулись домой из больницы, мама повесила у них в комнате портрет Иисуса и уложила спать в две маленькие кроватки. Близнецы кричали весь день и всю ночь, и весь следующий день. Мама решила, что их напугали глаза Иисуса, светящиеся в темноте, и сняла портрет, но близнецы продолжали кричать, пока она не уложила их в одну кроватку.
После этого им необходимо было спать в одной кровати всю ночь, каждую ночь, всегда — иначе бы они кричали, как делали, когда были новорожденными. Мама взяла на себя починку и пошив одежды в городе, и близнецы спали в ее швейной комнате среди груд ткани и хрустящего тиснения; в их сны зигзагом вплетался вой электрической швейной машины.
Близнецы учились ползать с помощью одной руки: стремительное движение через прихожую, через гостиную, по ковру с рисунком из роз величиной с кочаны капусты. Они стирали колени в кровь об этот ковер. Они учились вставать на ноги, цепляясь друг за друга. Если близнецы опирались друг на друга, то могли сделать несколько шагов. Они не подходили к маме, когда она раскрывала свои объятия навстречу им, или к папе, и ко мне тоже не подходили. Они висели друг на друге и ковыляли кругами, поддерживая друг друга, а при падении тянули друг друга вниз.
Близнецы ели нашу пищу и спали в кровати, которую мы дали им, и позволяли нам содержать их в чистоте, но мы существовали только в тесном уголке их мира, — в уголке, отведенном для таких вещей, как одежда, и ужин, и ненавистные ванны. Когда я стал достаточно взрослым, чтобы обнаружить в себе Божий дар — чинить машины, то близнецы иногда подходили к гаражу и наблюдали, как я работаю над какой-нибудь соседской развалюхой. В основном они свободно бегали по лесу и жили под крыльцом, играя в игры, придуманные ими самими. Братья любили танцевать, изображая некие ритуальные движения, шагая и качаясь из стороны в сторону и кружась. В конце они крепко сжимали друг дружку, как клещами, и выли, если кто-нибудь пытался растащить их в стороны.