В полумраке я увидел темную фигуру, развалившуюся в моем любимом кресле. Одна тапка была сброшена, и бледная ступня лежала у него на коленях. В «мультике», шедшем по телевизору, что-то взорвалось, и в момент вспышки я увидел весь ужас его ноги. Желтые зубы стиснуты, нос сморщен, глаза прищурены, лоб нахмурен; он сосредоточенно чесал своими грязными клешнями красный, чешуйчатый псориаз на стопе.
— Господи, — произнес я и задел ногой пустую пивную банку. Та покатилась под захламленный кофейный столик, где стояли чайные чашки. Я схватил со столика пульт от телевизора и убавил громкость. Юэн натянул носок на ногу.
— Чешется, — сказал он, улыбаясь.
— Я не удивлен.
В груди стало тесно. Мысли путались. Что я собирался сказать? Меня душила ярость. Неужели я забыл, что собирался сказать? Возможно, дело в его разоружающем пристальном взгляде, которым Юэн смотрел на меня. Он казался безучастным. Его глаза всегда оставались неподвижными. Он смотрел на меня, словно тот кот, который жил у нас в семье, когда я был ребенком. Кот, который сидел и смотрел. Под взглядом его черных глаз я чувствовал себя каким-то уязвимым и виноватым, будто его подозрения в моих неприемлемых мыслях были больше чем просто догадка. Но он, как кот, на самом деле ждал какого-то вызова или нападения. Это были глаза человека, не способного на доверие.
Я отвернулся. От его взгляда я испытывал отвращение, выворачивающее наизнанку. И ненавидел себя за это. Если я не мог выдержать его взгляд, то не удивительно, что он разрушает мой дом.
Я увидел разбросанные по всей комнате книги, которые он взял с полок. Они лежали раскрытые, корешком вверх. Он не мог сконцентрироваться на чем-то, кроме мультиков и картинок в журналах. Я увидел возле его кресла Уолтера Де Ла Мара, первое издание в твердом переплете. На суперобложку была поставлена кружка чая.
Я бросился через комнату и схватил книгу. На обложке красовалось круглое пятно.
— Господи Иисусе.
Он захихикал.
— Ты знаешь, насколько ценная эта книга?
Юэн пожал плечами.
— Это же просто книга.
— Моя книга!
— Извини, — ответил он автоматическим, спокойным тоном.
— Сколько раз я говорил тебе об этом? — я окинул взглядом комнату, указывая рукой на царящий в ней хаос.
Он снова захихикал.
— Вы только его послушайте.
Я резко закрыл глаза, задержал дыхание и сел на диван.
— Нам нужно поговорить.
— О чем?
— А ты как думаешь? Как я говорил тебе почти каждый вечер на этой неделе, ты не можешь здесь больше оставаться.
Он уставился на меня, его лицо не выражало никаких эмоций.
— Посмотри на это место. Посмотри, что ты с ним сделал.
Он равнодушно посмотрел по сторонам.
— Извини, на что мне смотреть?
Я хлопнул руками по кожаному дивану.
— Ты не видишь?
— Извини, что ты имеешь в виду?
Я посмотрел на потолок, словно взывая к кому-то о помощи. Нет, я не дам себя втянуть в очередное бесконечное, цикличное обсуждение, сбивающее с толку, бессмысленное и проходящее в атмосфере его немытого тела и нестираной одежды.
— Ты не можешь здесь оставаться. Я хочу, чтобы ты ушел. Сегодня.
Что-то визгливое было в тоне моего голоса, отчего тот звучал глупо и беспомощно.
— Прости, почему?
И тут меня прорвало.
— Бардак! Гребаный бардак! Мусор. Старые газеты. Грязные чашки и тарелки. Везде валяется еда. Отопление, включенное на полную. На улице двадцать четыре градуса тепла. Окна закрыты и зашторены. Здесь воняет! Ты портишь мои книги. Мои вещи. Всё.
Все это время его лицо не покидало выражение усталого недоумения.
— Но мне холодно.
Я попытался контролировать свой голос.
— Я знаю, что у тебя проблемы. Но твой самый худший враг — ты сам. Ты не предпринимаешь никаких усилий.
— Извини, в каком смысле?
Обхватив голову руками, я произнес:
— Господи, господи, господи.
Он захихикал.
— Это не смешно. Я не шучу. — Я услышал, что мой голос снова начал ломаться.
Он потянулся за подлокотник своего кресла, достал банку пива и сделал большой глоток. Я смотрел на него, парализованный отчаянием. Наблюдая за этим простым, бесцеремонным и, казалось бы, беспечным действием, я понял, что презираю его.
— Слышал, что я сказал? Ты должен уйти.
— Прости, но куда?
Я вскинул обе руки вверх.