Кинга купила ей тест на беременность, результат оказался положительным. Кася едва могла в это поверить.
— Мы так хотели сделать ребёнка, когда только поженились. Я даже к доктору хотела пойти и узнать, почему не получается, но Бартек сказал не заморачиваться. Это я виновата, я бесплодная, и дело с концом.
— Ну, очевидно, нет. Спорю на тысячу злотых, у Бартека очень низкое содержание сперматозоидов. Но таки ура! По крайней мере, хоть один из этих парней прорвался к цели!
— Кинга… я не уверена, что вообще хочу от него детей.
Кинга тепло обняла её.
— Не волнуйся. Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой.
Агата родилась седьмого мая этого года, в больнице «Медфемина» — частном роддоме, который оплатила Касина мать. Бартек не смог себе его позволить и в этот день просто ушёл на работу, не стал присутствовать на родах, сказав, что частные больницы — это пустая трата денег.
Поддержать Касю пришла мать: она оставалась рядом все два часа и держала её за руку. Они с матерью сидели в солнечной комнате с покатым потолком, когда медсестра принесла вымытую и завёрнутую в белое одеяло Агату.
— Три килограмма двадцать восемь граммов, — сказала медсестра и протянула Касе ребёнка. — Хороший вес. Думаю, она будет довольно высокой, когда вырастет. Может, даже станет моделью.
Кася была уставшей, но счастливой как никогда раньше. Она сама сотворила девочку, дала ей жизнь — вот она, озарённая солнцем, глаза закрыты, а сама розовая, милая, будто вылеплена из розового марципана.
— Ох, такая милая, — сказала мать. — Как думаешь, на кого она похожа?
Кася откинула одеяло с головы Агаты. Тонкие волосы были ещё мокрыми, но довольно густыми для новорождённой, темно-русыми.
— Не знаю. По крайней мере, она не такая рыжая, как Бартек.
Она ещё немного развернула одеяло, а потом увидела левое плечо Агаты. На нем было родимое пятно, похожее на крохотную птицу с расправленными крыльями и острым клювом.
Мать наклонилась, посмотрела на Агату сквозь очки без оправы.
— Что у неё за родинка? — спросила она. Обернулась к Касе. — В чем дело, дорогая? Господи, милая, почему ты плачешь?
Перевод: Елена Бондаренко
Иллюстрация: Ольга Мальчикова
Страдалица Кейт
Graham Masterton, «Suffer Kate», 1994
Есть парни, которым приходится жить на самом краю, на лезвии бритвы, несмотря ни на что. Я никогда не мог этого понять; я никогда не хотел испытывать страх. Я всегда думал, что в жизни достаточно потрясающего опыта, когда просто просыпаешься рядом с любимой женщиной, просто идешь, шаркая ногами, по какой-нибудь летней улице.
Кому нужно жить на самом краю пропасти? Кому нужно снова и снова проверять свою смертность, как будто они никак не могут до конца поверить в то, что им повезло остаться в живых?
Возможно, это как-то связано с менталитетом определенных сперматозоидов. Может быть, некоторые из них не слишком уверены в себе, и когда они проникают в яйцеклетку, они лежат там, дрожа, с опущенным хвостом, думая: Черт, я не могу в это поверить, я просто не могу в это поверить, чувак, из всех этих миллионов и миллионов других сперматозоидов… Я действительно сделал это. Я буду жить, чувак, в то время как все остальные парни просто исчезнут, просто растают, как массовка в немом кино 1912 года, как неизвестные солдаты на Западном фронте, исчезающие под действием горчичного газа.
Но моему другу Джейми Форду всегда приходилось жить на грани. Фактически, за гранью, так что его пальцы ног были над пропастью, если вы понимаете, что я имею в виду, и ничто не стояло между ним и падением, кроме чистой случайности. Мой друг Джейми Форд открыл для себя, что такое удушье.
Он называл это "задохлиться". Например: Я собираюсь задохлиться, чувак; Увидимся на физике. И я ничего не мог с этим поделать. Я имею в виду, что я мог сделать? Мы оба были детьми, и мы оба учились в старшей школе Шерман Оукс. Мы были друзьями, мы были кровными братьями, мы резали друг другу пальцы и делились друг с другом тем, что было в нашей жизни.
Я знал о нем все. Я знал о шраме на левой стороне его головы, где никогда не росли его светлые волосы. Я знал о серо-голубом цвете его глаз. Я знал все песни, которые он мог вспомнить, и все его воспоминания. Я знал его спальню так же хорошо, как и он сам. Я знал, где он хранит свои комиксы о Супербое и где он прячет копии "Пикси" и "Адама".