— Боже, помоги мне, пожалуйста, Боже, помоги мне…
В тридцати футах подо мной, в ветреной, гулкой полутьме шахты лифта, висел Джейми с туго затянутой петлей на шее. Его руки были широко раскинуты, пальцы ног заострены, как у балетного танцора. Голова запрокинута в экстазе. Веревка заскрипела и остановилась, заскрипела и остановилась.
Он открыл глаза и посмотрел на меня, и его лицо было торжествующим и серым от кислородного голодания. Он сделал это. Он сделал это со мной, спустя все эти годы. Я беспокоился о нем, заботился о нем и обещал спасти его, а он сделал меня орудием своего собственного смертельного повешения.
Джейми пытался заговорить, пытался насмехаться надо мной, но петля слишком туго сжимала его гортань. Он извивался все сильнее и сильнее, и по мере того, как он извивался, я видел, как поднимается его пенис, пульсируя с каждым ударом сердца. Его глаза выпучились. Внезапно его язык вывалился между губ, толстый и серый.
У меня был простой выбор: я мог держаться за свой конец веревки, подвешивая его, или же я мог отпустить его. В этом случае он упал бы с четвертого этажа в шахту лифта.
Я ждал и цеплялся за веревку, и по мере того, как я цеплялся за веревку, мне все становилось ясно. Что такое любой спаситель, в конечном счете? Что такое любой преданный друг? Мы ничего не делаем, кроме как оттягиваем неизбежное ради наших собственных эгоистичных целей. Мы — не что иное, как палачи в ожидании приговора.
Я был таким деликатным. Я так сильно заботился о Джейми. На самом деле, я продлил его агонию.
Мне следовало позволить ему повеситься в старших классах. А еще лучше, его матери следовало позволить ему задушить себя собственной подушкой.
В тридцати футах подо мной он все извивался и извивался, а потом издал высокий, тонкий крик, подобного которому я никогда не слышал ни до, ни после. Это было жалобно, свято, восторженно, печально. Сперма брызнула из его члена, два, три, четыре раза, и упала в шахту лифта.
Я наклонился.
Я сказал:
— Будь ты проклят, Джейми.
Не знаю, услышал ли он меня.
Затем я отпустил его.
Перевод: Zanahorras
Отзвуки зла
Graham Masterton, «Resonant Evil», 2014
Авторы проекта выражают глубокую признательность Ивану Миронову за предоставленный перевод рассказа
Мартин съехал на обочину и заглушил двигатель.
— Вот, — произнёс он. — Попробуй скажи, что он не совершенен.
Серена посмотрела на белый двухэтажный дом с неровной лужайкой, заросшей кустами пузыреплодника, и облупившимися оконными рамами. Шесть или семь балясин в ограждении веранды отсутствовали, что придавало дому вид щербатого рта, а жалюзи одного из верхних окон висели криво.
— Ты не говорил, что здесь требуется ремонт, — сказала она. — Сколько они за него просят?
— Пятьсот девяносто девять. Почти даром. Тут пять спален, две с половиной ванных и полностью изолированный дворик с видом на Литтл Понд, если взобраться на стремянку.
— Ну не знаю. Похоже, тут прорва работы. А я ведь не становлюсь моложе.
— Просто загляни внутрь, — убеждал её Мартин. — Обещаю, ты влюбишься в него.
— Ну хорошо, — неохотно согласилась Серена.
Мартин выбрался из машины и обошёл вокруг, чтобы открыть ей дверцу. Хоть она и была на шестом месяце, она всё ещё была худой, если не считать животика. Её длинные белокурые волосы были завязаны сзади бледно-голубым шарфом, а на ней была бледно-голубая сорочка и обтягивающие чёрные леггинсы. Её джинсовые босоножки были на пятидюймовых платформах, но Мартин не возражал, потому что сам был на семь дюймов выше неё; худой, темноволосый и долговязый — он больше походил на баскетболиста, чем на нейробиолога.
Они прошли по дорожке и взобрались по ступенькам. Мартин вытащил ключ, который ему дали агенты по недвижимости, и отпер выцветшую зелёную входную дверь. На ней висел окислившийся латунный дверной молоток в форме рычащей волчьей головы.
— Может, стоило сначала постучаться? Ну, на случай, если там ещё остались какие-нибудь призраки. Я бы не хотел их напугать.
— Ты лучше меня не пугай, — сказала Серена. — Дом и так выглядит достаточно жутко.
— Не волнуйся, — сказал ей Мартин. — Все призраки — в голове. Поверь мне. Я — профессионал.
Он распахнул дверь, и петли громко заскрипели, словно их годами не смазывали.
— Знаешь, кто тут жил раньше? Винсент Грейлинг. Как тебе такая приятная неожиданность?
Серена заглянула в зал. Там было темно и душно из-за того, что все жалюзи в доме были закрыты, а сам дом обшит лакированным дубом. Она вошла внутрь, поскрипывая босоножками по твердому дубовому полу. По левую руку в зале стояла крутая колониальная лестница, которая вела на площадку-балкон. Некоторые из подступеней прогнили и требовали замены, а четыре или пять балясин — отсутствовали, как и на веранде снаружи. Огромная хрустальная люстра, оплетённая похожей на тряпки паутиной, свисала с потолка.