— В таком случае немедленно приезжайте в Кембридж. Вы что-нибудь ели?
— Как раз собиралась обедать. Я съела кусочек хлеба.
— Больше не ешьте и не пейте. Приезжайте сразу. Чем раньше приедете, тем больше шансов на успех.
— Хорошо, — согласилась Хелен. — Кто это был?
— Кто?
— Донор. Кем она была? Как она умерла?
— Для вас это не имеет совершенно никакого значения. На самом деле, психологически будет даже лучше, если вы не знаете.
— Очень хорошо. Буду через двадцать минут.
Она вернулась к столику.
— Нэнси, прости… Мне надо идти.
— Когда мы только сели обедать? Что случилось?
— Не могу сказать, прости.
— Так и знала, — сказала Нэнси, бросая салфетку на стол. — Это все-таки любовник.
— Позвольте мне рассказать, что нам удалось сделать, — сказал доктор Арколио.
Прошло почти два месяца, началась первая неделя апреля. Хелен сидела в накрытой белой черепицей оранжерее особняка на Чарльз-ривер, на плетёной кушетке, заваленной украшенными вышивкой подушками. В оранжерее вовсю цвели жёлтые нарциссы, однако снаружи все ещё было очень холодно. Небо над куполом стояло цвета размытых чернил, и там, куда солнце не попадало, газоны были покрыты инеем.
— При обычной операции по смене пола яички удаляются, а вместе с ними удаляется и пещеристая ткань пениса. Внешние ткани пениса тогда сворачиваются назад в виде трубки, тем самым образуя искусственную вагину. Но она, конечно же, искусственная, и во многих аспектах не в состоянии нормально функционировать. В особенности ей не хватает полноценной эротической чувствительности. Но я могу дать своим пациентам настоящую вагину. Я могу изъять из тела донора всю вульву, включая мышцы и пещеристые ткани, их окружающие, и трансплантировать их в тело реципиента. Потом, с помощью микрохирургических технологий, разработанных в МИТ при моем участии, нервные окончания «подключаются» к центральной нервной системе пациента… тем самым делая вагину и клитор способными к возбуждению точно так же, как и в теле донора.
— Мне было не до возбуждения, — сказала Хелен с кривой усмешкой.
— Знаю. Но теперь это ненадолго. Вы превосходно восстанавливаетесь.
— Думаете, я сошла с ума?
— Не знаю. Зависит от ваших целей.
— Моя цель — сохранить все, что вы видите вокруг.
— Ну… — сказал доктор Арколио. — Думаю, вам это удастся. По словам вашего мужа, ему не терпится вновь заняться с вами любовью.
— Простите, — сказала Хелен, — что я заставила вас нарушить ваш моральный кодекс.
Доктор пожал плечами.
— Теперь уже поздно. Но, должен признать, я горжусь тем, что мне удалось сделать.
Хелен позвонила в маленький серебряный колокольчик, лежавший на столе позади.
— Тогда как насчёт шампанского, барон Франкенштейн?
Во вторую пятницу мая она пришла в мрачную, просторную библиотеку, где работал Брэдли, и встала посреди комнаты. Она впервые вошла в библиотеку не постучавшись. На ней была длинная шёлковая рубашка алого цвета с алыми шнурками и алые же туфельки. Волосы слегка завиты и стянуты алой ленточкой. Её голубые глаза были слегка затуманены, на губах играла легчайшая из улыбок, а левая рука покоилась на коленке — лёгкая пародия на шлюху, ожидающую клиента.
— Ну что? — спросила она. — Уже четыре часа. Тебе давно пора спать.
Конечно, все это время Брэдли знал, что она была там, и пусть он даже хмурился над документами на землевладение, он не мог разобрать ни единого слова.
— Она готова? — наконец выдавил он.
— Она? — переспросила Хелен. Внезапно она обнаружила в себе новообретенную уверенность. Впервые за долгое время у неё было что-то, чего Брэдли жаждал.
— В смысле ты готова? — исправился он. Он встал. Крепко сложённый, широкоплечий мужчина пятидесяти пяти лет. Седой, с львиной головой, которая хорошо бы смотрелась в качестве садовой статуи. Он был одним из знаменитых бостонских Эллисов — транспортных магнатов, землевладельцев, газетчиков — и сейчас считался самым крупным брокером в лазерных технологиях во всем западном мире.
Он медленно подошёл. Черно-белая рубашка в полоску, мятые голубые слаксы и шикарные малиновые подтяжки. Так старались выглядеть все Эллисы: стиль практичного газетного издателя, типичного пройдохи в прокуренной комнате. Старомодный, но не лишённый особой бостонской харизмы.
— Покажи мне, — сказал он тихим, мягким шёпотом. Хелен скорей чувствовала, что он сказал, чем слышала. Казалось, будто бы где-то вдалеке гремел гром.
— В спальне, — сказала она. — Не здесь.