Они приехали в Брюгге ещё и из-за искусства: из-за музея Грунинге с религиозной живописью четырнадцатого века и современных бельгийских мастеров, из-за Рубенса, Ван Эйка и Магритта. Дин работал ветеринарным врачом, но всегда оставался завзятым художником-любителем; а Карен создавала эскизы обоев. Впервые они встретились около семи лет назад, когда Карен привела своего золотистого ретривера в клинику Дина осмотреть уши. Внешность Дина привлекла её с самого начала. Карен всегда нравились высокие, спокойные, темноволосые мужчины («Я вышла бы за Кларка Кента, если бы Лоис Лейн не успела первой»). Но что на самом деле перевесило — это терпение и симпатия, с какими Дин обращался с ретривером Баффи. После свадьбы Карен иногда пела ему «Love Me, Love My Dog»[53], подыгрывая на старом банджо.
Теперь Баффи тоже была мертва. Собака так ужасно тосковала по Карен, что Дин в конце концов усыпил её.
Остмеерс оказался узенькой улочкой с рядом маленьких опрятных домиков, каждый со сверкающим парадным окном, свежеокрашенной входной дверью и безукоризненными кружевными занавесками. Дин без труда нашёл кулинарный магазинчик — если не считать антикварной лавки, это был единственный магазин. Ближайший к нему дом выглядел куда беднее большинства соседских, а бурые стеклянные вазы на окне покрывала пыль. Дин позвонил в дверь и похлопал в ладоши, чтобы их отогреть.
После долгой тишины он услышал, что кто-то спускается вниз, потом откашливается, а затем входная дверь приоткрылась дюйма на два. На него обратилось худое, будто бы взмыленное, лицо.
— Я ищу Яна де Кейзера.
— Это я. Что вам нужно?
Дин вытащил газетную вырезку и показал её.
— Вы последний, кто видел мою жену живой.
Парень почти полминуты хмуро изучал вырезку, словно ему требовались очки. Затем он проговорил:
— Это было очень давно, мистер. После этого я приболел.
— И всё-таки можно с вами поговорить?
— Чего ради? Всё это есть в газете, каждое моё слово.
— Я просто пытаюсь понять, что же случилось.
Ян де Кейзер хрипло и тонко откашлялся.
— Я видел, как ваша жена говорила с той монахиней, и всё, и она пропала. Я обернулся на облучке и увидел, как монахиня пошла на Миндербродерстраат, прямо в солнечный свет, а потом она тоже пропала, и это всё.
— Вы когда-нибудь прежде встречали монахиню в сером?
Ян де Кейзер помотал головой.
— Не знаете, откуда она могла быть? Из какого ордена? Ну, там доминиканцы, францисканцы, ещё какие-нибудь?
— Я не разбираюсь в монахинях. Но, может, она была не монахиней.
— О чём вы говорите? В полиции вы сказали, что это монахиня.
— А что, по-вашему, мне надо было сказать? Что это была статуя? Два привода за наркотики у меня уже есть. Меня бы упрятали в психушку или отправили в ту долбаную ублюдскую больницу в Кортрейке.
— Что вы сказали про статую? — переспросил Дин.
Ян де Кейзер опять прокашлялся и начал закрывать дверь.
— Это ж Брюгге, чего вы ждали?
— Всё равно не понимаю.
Почти уже закрытая дверь замерла. Дин опять достал бумажник, напоказ вытащил три стофранковых банкноты и продемонстрировал их.
— Ради этого я проделал долгий путь, Ян. Я должен узнать всё.
— Ждите, — сказал Ян де Кейзер и закрыл дверь. Дин ждал. Он оглядел туманную протяжённость улицы Остмеерс и увидел, что на углу Зоннекемерс стоит девушка, засунув руки в карманы. Дин не мог решить, следит она за ним или нет.
Спустя две-три минуты дверь Яна де Кейзера снова отворилась, и он вышел на улицу, в коричневой кожанке и клетчатом шарфе. Он источал запах лечебной мази и сигарет.
— Мне очень нездоровится, всё время после того раза. Особенно грудь. Может, это никак не связано с монахиней, может и так. Но знаете, как говорится: где была чума — там всегда чума.
Он повёл Дина обратно той же дорогой, какой тот пришёл, — мимо каналов, мимо музея Грутхусе, вдоль Дийвера, к Висмаркту. Ян де Кейзер шагал очень быстро, ссутулив узкие плечи. По улицам грохотали лошади и экипажи, словно повозки на эшафот, а на Белфорте трезвонили колокола. Вокруг стоял тот высокий необычный музыкальный перезвон, который раздаётся лишь от европейских колоколов. Дину он напоминал о Рождестве и войнах; возможно, в этом и была вся истинная суть Европы.
Они дошли до моста у перекрёстка улиц Хогстраат и Миндербродерстраат. Ян де Кейзер ткнул пальцем сначала в одну сторону, потом в другую.