– Как вы думаете, – сказал Степан Васильевич, – оттуда в хорошую погоду видать Перекоп? – Он кивнул головой назад.
Я обернулся и не успел ответить. Лицо его вдруг открылось.
– Это профессор выпускает из банки свои тучи, – сказал он.
Темные горы стояли за нами, мерцая зарницами золотых очков. С их хребта сползали тучи. Одна за другой они отрывались, как льдины, и плыли по ясному небу, почти достигая безукоризненной луны. Наконец, они достигли ее и обступили со всех сторон ледовитым океаном.
Перед витриной аптекарского магазина стояли люди, тревожно наблюдая падение барометра.
Угол моря еще был яркого розово-зелено-синего цвета серебряной шоколадной бумаги. По мерцающему его полю длинной тенью прошла моторная лодка. Луна зашла за тучу. Небо стало мраморным… Море померкло. Я посмотрел в лицо Степана Васильевича. Оно было замкнуто и темно, как море.
Машина остановилась.
1927
Детская душа
(Весенний рассказ)
– Это непедагогично, – сказал папа.
– Может быть, – сказала мама.
– Не может быть, а наверное.
– Не наверное, а может быть.
– А я тебе говорю совершенно определенно, что это непедагогично.
– А ты думаешь, когда ребенок получает двойки, это более педагогично?
Сраженный железной логикой мамы, папа некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Обыкновенно, когда мама и папа начинали спорить, Вася быстро надевал пальто и, стараясь как можно неслышнее хлопнуть входной дверью, убегал во двор. Это был наиболее благоприятный момент, чтобы незаметно улизнуть. Но на этот раз спор папы с мамой крайне заинтересовал мальчика, и он стал слушать дальше.
– Это, конечно, непедагогично, – сказал папа, подумав, – но то, что ты предлагаешь, прости меня, просто глупо.
– Почему? – с любопытством спросила мама.
– Потому, – сказал папа.
– Очень убедительно.
– Убедительно не убедительно, а уж это так.
– Докажи.
– Изволь. Что бы ты сказала, если бы я… гм… например, каждый раз, когда ты сваришь отличный суп, давал тебе в виде поощрения пять рублей?
– Я бы сказала, что ты окончательно спятил.
– Почему?
– Потому.
– Непедагогично?
– Просто, извини меня, глупо. Во-первых, я не нуждаюсь ни в каких поощрениях, а во-вторых, тебе великолепно известно, что я всегда варю суп отлично.
– Верно. Варишь отлично. А почему?
– Потому, что это мне нравится. Наконец, потому, что это мой долг.
– Правильно. Так в чем же дело?
– Это я тебя спрашиваю: так в чем же дело?
– Для тебя долг – быть отличной хозяйкой, а для него – отличным учеником.
– Как ты странно рассуждаешь! То – я, а то – он. Я – взрослый человек, а он – мальчик, почти дитя.
– Я не почти дитя, – с легкой обидой в голосе сказал Вася.
– Тебя не спрашивают, – строго заметила мама. – Когда взрослые разговаривают, ты должен молчать и не вмешиваться. Так на чем мы остановились?
– Мы остановились на том, что он почти дитя, – сказал папа.
– Именно. Почти дитя. Поэтому-то его и надо поощрять.
– Ну и поощряй сама. А меня в это дело не впутывай, потому что, повторяю, это непедагогично.
– А я тебе говорю, что это педагогично.
– Как угодно.
– Да. Мне угодно.
– В таком случае я отстраняюсь от его дальнейшего воспитания. Воспитывай его сама.
– И буду воспитывать. Я знаю детскую душу лучше, чем ты. Вася, где ты? Что ты там делаешь?
– Пальто надеваю, – сказал Вася, сопя.
– Поди сюда. Уроки сделал?
– Еще не сделал.
– Так куда же ты идешь?
– Гулять.
– А уроки?
– А уроки – вечером.
– Хорошо. Как хочешь. Вечером так вечером, но имей в виду, что, если…
– А что? – встревожился Вася. – Выпорешь?
– Нет, пороть я тебя, разумеется, не буду, – лукаво прищурилась мама, – но имей в виду, что отныне за каждую пятерку ты будешь у меня получать пять рублей. Понял?
– Понял, – деловито сказал сообразительный Вася. – И за пение тоже?
– И за пение тоже.
– Пять рублей?
– Пять рублей.
Глаза Васи алчно сверкнули:
– А за поведение?
– И за поведение. То же самое. Пять рублей.
Папа иронически хмыкнул, но, вспомнив, что отстранился от дальнейшего воспитания сына, молча пожал плечами.
Вася некоторое время напряженно думал, сморщив лоб, на который опускалась совсем-совсем маленькая белобрысая челочка, а потом спросил: