— И вы хотите, чтобы я за ним следил? — уточнил я.
— Ну, время от времени, — сказал Линли. — Он в Лондоне, а про все-все дома в этом городе мы знаем больше, чем вы можете себе представить. Мы не боимся передач по рации откуда-нибудь из Лондона, но не в состоянии проконтролировать сельскую местность, и поэтому за всеми его передвижениями придется следить.
— А этот другой, шпион, — спросил я, — тот, что заплатил?
— Он вообще лег на дно, — сказал Линли, — мы не можем его засечь. Но это только потому, что он затаился, а если б он всплыл и начал передавать всякие штуки по рации, мы бы давно его засекли. Вот почему мы не думаем, что он сам за это примется, он все поручит Стиджеру. В конце концов, Стиджеру в смекалке не откажешь, не каждый ведь способен совершить два убийства и разгуливать потом на свободе по всей Англии, Шотландии и Северной Ирландии.
— С удовольствием за ним послежу, — сказал я, — если вы полагаете, что это у меня получится.
Но произнес я эти слова в некотором сомнении, потому что, хоть это было и очень любезно со стороны мистера Линли предложить мне такую работу, я вдруг начал соображать, что это чрезвычайно ответственное задание, и, сказать по правде, я не совсем тот человек, которому можно такое поручить. Быть может, получи я соответствующее образование и обучение и имей я возможность смолоду управляться с такими трудными задачами, у меня бы все получилось, но я-то всю свою жизнь торговал «Нямнямо» и никогда не замахивался ни на что более серьезное, и каким-то образом я как бы сжался до размера своей работы, или, быть может, эта работа была единственной, что мне по силам, и поэтому я ей занялся, и никогда мне не доставалось ничего большего. И вот мистер Линли предлагает мне работу, которая, может, и не настолько трудна, если бы я с ней справился, а вот коли я с ней не справлюсь, то упущу человека, который передаст врагам сведения о месте открытия второго фронта, и это может стоить нам жизни тысяч и тысяч людей. Вот почему я сказал «если вы полагаете, что это у меня получится». И тем, как я это сказал, я как бы показал ему, что я с этой работой не справлюсь. Но я рассудил, что зато это по-честному. А Линли сказал:
— Замечательно, вы именно тот, кто нам нужен.
— Буду рад проявить себя наилучшим образом, — сказал я. — А я прямо в этой форме пойду?
— Нет, — сказал он. — В этом-то вся и штука. Мы не хотим, чтобы он решил, что за ним следит британская армия. Или что за ним вообще кто-то следит. Так или иначе, хоть в этом обмундировании вы и смотритесь этаким бравым солдатом, в обычной одежде вы больше сгодитесь в нашей ситуации.
Ну конечно же, до «бравого солдата» мне было далеко, даже в обмундировании, да я им и не был. Он просто хотел меня как-то приободрить, и это я уловил.
— Хорошо, — сказал я. — Тогда попробую как бы вернуться в счастливые времена «Нямнямо», буду болтаться где-нибудь поблизости от него и постараюсь не выглядеть слишком военным.
— Ладно, — сказал Линли. — Я вас извещу. Пока ничего делать не надо. Он у нас под контролем. Но как только он окажется поблизости от какой-либо рации, нам сразу же понадобится дополнительный наблюдатель. И тогда за ним надо будет следить очень пристально. Ведь передать сведения можно и за пять секунд, и тогда он запросто развалит нам всю Европу. То есть ту ее часть, которая на сегодняшний день еще цела.
Все это, надо сказать, происходило в конце июня 1943 года, когда планы освобождения Европы были уже наготове, и германцы пока только прикидывали. И пока они прикидывали, им нужно было усилить линию обороны длиной в две или три тысячи миль. Одно слово от Стиджера, если у него действительно были верные сведения, и тогда им можно будет сосредоточиться всего на сотне миль и сэкономить кучу усилий. Вот как обстояли дела, когда мы расстались с Линли в тот день, сразу после дня равноденствия и после замечательного обеда, которым он меня угостил перед тем, как мы попрощались, в большом отеле, он в своем ладном мундире со всеми пирогами, и я — простой солдатик. Про Стиджера мы больше не говорили, даже когда знали, что нас никто не подслушивает. В помещении Линли опасался говорить о таких вещах. В общем, я его за все, что он для меня сделал, поблагодарил, и за то, что он меня припомнил и так вкусно накормил, и отправился я автобусом восвояси, в свои казармы. И лишь неделю спустя я получил от Линли письмо. Там было написано: «Вам дадут задание, ваш командир в курсе». Наутро меня вызвали в командный пункт, вручили командировочное удостоверение и велели доложиться в тот же день в Военном ведомстве, чтобы получить спецзадание, о сути которого я узнаю, когда прибуду в место назначения. Я поспешил в Лондон, в нужный департамент Военного ведомства, и там мне выдали гражданский костюм и билет на концерт в Альберт-холл.{54} Мне нужно было сесть в кресло, номер которого был указан на билете, и сидеть там, изображая как можно больше интереса к музыке, но не спуская глаз с человека, который будет сидеть справа. Вот все, что мне сказали, пока переодевали в штатское. И пока меня причесывали, так как пояснили, что у меня чересчур «солдатская» прическа, вошел Линли и дал мне разъяснения. Этот концерт, сказал он, будет транслироваться по радио, и Стиджер выбрал кресло прямо под микрофоном, о чем заранее предупредили. Они были убеждены, что он знал тайну второго фронта, и были почти уверены, что он обязательно скажет что-нибудь об этом во время перерыва и весь мир его услышит. Разумеется, следить за ним надо было постоянно, но, скорее всего, он сделает это во время перерыва.