— И как же мне его остановить, сэр? — спросил я.
— Ну, я тоже там буду, — сказал Линли, — по другую руку от него, и, думаю, мне удастся его остановить, однако буду признателен вам за помощь, особенно если он начнет выкрикивать название страны, в которой начнется операция по освобождению. Вы непременно должны будете его перекричать или остановить его любым возможным способом. Все же мы не думаем, что он так поступит, на самом деле, тысяча шансов к одному, что он не станет, поскольку тогда будет ясно, что враг был предупрежден, да к тому же его потом казнят, а до сего момента он подобных неприятностей ловко избегал. Что он точно попытается, так это подать сигнал, и я буду это отслеживать, но ваша помощь также будет бесценна.
— А как вы собираетесь не позволить ему это сделать, сэр, разрешите вас спросить? — спросил я.
— А мы просто прервем трансляцию, — сказал Линли, — в тот самый момент, когда он что-либо предпримет.
Итак, это было утром, а вечером я был в Альберт-холле, в кресле в партере, непосредственно перед оркестром, и прямо передо мной сверху свисал провод с маленькой черной штучкой. Это был микрофон. Я сразу это понял, потому что он не был похож ни на что, виденное мною до этого, а микрофон именно таким и должен быть. Потом в зал вошел Линли и сел справа от меня через одно кресло. Он на меня даже не взглянул, он смотрел направо и смотрел налево, но когда он смотрел налево, он смотрел будто сквозь меня на тысячу миль и еще дальше, даже когда он смотрел на меня или на какой-нибудь объект поближе. И тут появился Стиджер. Я его до этого никогда не видал, но, если можно так выразиться, никого при этом не обидев, я всегда могу отличить убийцу с первого взгляда. Стиджер ровно таким и был. И тут грянул оркестр. Они исполняли то, что называется симфонией, Бетховена, как потом мне сказали, его Пятую симфонию, и должно было быть три перерыва. В общем, все шло хорошо, Стиджер сидел и ничего не предпринимал. Всю первую часть он не шелохнулся, даже не шевельнул губами. Наступил перерыв. Я уставился на него, как кошка на собаку. Я коротко взглянул на Линли, но он, казалось, целиком отдался музыке, будто бы проигрывая ее в своей голове, и при этом держал руку в кармане пиджака. Он также был в штатском. Я снова взглянул на Стиджера. И вдруг Стиджер приложил руку к нагрудному карману, открыл рот и поперхнулся. Он собирался кашлянуть. В зале уже до этого кто-то пару раз кашлял, так, совсем чуть-чуть, на фоне музыки. Но Стиджер собрался кашлянуть как следует, это было ясно по тому, как сильно он поперхнулся. В этот самый момент Линли вытащил красный носовой платок. Потом он быстро взглянул на меня и сделал знак ладонью, как бы предостерегая меня от каких-либо действий, потому что я как раз подался вперед в ожидании сигнала. Затем он откинулся на спинку кресла и вновь погрузился в прослушивание музыки, по крайней мере, вид у него был очень спокойный и удовлетворенный. Тут Стиджер кашлянул, и я не стал ему мешать, потому что Линли сделал мне знак, в потом Стиджер высморкался, и прегромко, а потом еще высморкался и опять кашлянул. Он кашлянул еще, и еще раз высморкался, и потом убрал платок. А потом он сидел так же тихо, как и Линли. Вскоре музыканты опять заиграли. И Стиджер вообще не шелохнулся и не открыл рта. Когда наступил следующий перерыв, я посмотрел на Линли, но он только покачал головой. А потом Стиджер опять поперхнулся и вытащил носовой платок, а Линли вытащил свой, и Стиджер снова кашлянул и сморкнулся, а потом опять сморкнулся и кашлянул, завершив все это кашлем и высмаркиванием, ровно так же, как и в предыдущий раз. И тут опять грянула музыка. Между прочим, если вслушаться, наверное, очень неплохой мотивчик, но я был слишком занят, я следил за Стиджером. Однако он больше ничего не делал — ни во время второй части, ни во время следующего перерыва, да и потом, даже ни разу не чихнул. В общем, не особо чего интересного можно про это рассказать. Линли потом мне все объяснил, про то, что Стиджер сделал, я имею в виду, ведь через несколько дней началось наступление на Сицилию, и тогда Линли мне все рассказал. Он дал мне еще одну увольнительную, в награду за ту полезную работу, которую, как он сказал, я сделал, хотя, боюсь, не была она уж так полезна, на самом деле, я ничего и не сделал, но я отправился в эту увольнительную, поехал в Лондон и встретился с Линли. И он опять пригласил меня на обед, за что ему большое спасибо, потому что это напомнило мне о прежних временах, до того, как начались войны и прочие невзгоды. И за обедом он рассказал мне, какие сведения пытался передать Стиджер. Он воспользовался азбукой Морзе, сказал Линли. Кашель — это точка, а сморкание — это тире. А передавал он слово «Этна».