Не то чтобы я вознамерился ему помогать, в то время как другие собирались его подвести, и не то чтобы я был смущен менее других его нелепой просьбой, в которой, в конце концов, ему можно было отказать. Меня удержала мысль о том, что наедине мне удастся выудить у Индрама подробности, которые он не захотел излагать публично. Удивительно, но я был уверен в этом. И я заговорил с ним, и вначале он не сказал мне ничего иного, нежели остальным. Но потом каким-то образом я заставил его разговориться. Не знаю, каким. Наверняка не с помощью каверзных вопросов. Скорее с помощью длинных пауз в разговоре. Он также выдерживал длинные паузы. И я возложил всю тяжесть этих пауз на него. Думаю, что именно желание прервать молчание заставило его заговорить. Но, кто знает…
Начал он вот с чего:
— Вам известны законы о клевете и порочащих сведениях. Если вы будете не в ладах с законом по такому поводу, не обращайтесь ко мне за помощью. Я ни слова в вашу защиту не скажу. Если вы передадите кому-либо то, что я вам скажу, это будут ваши похороны, а не мои. Остановите Татера, если сможете, но не ссылайтесь на меня. Остановите его: я объясню вам, почему. Вернусь к самому началу. Однажды в клубе я спросил его, чем он сейчас занимается, и не потому что я посчитал, что он чем-либо занимается. И он поведал мне, что собирается написать роман. Я признался, что не знал, что он пишет, а он сказал, что никогда и не писал, но потом заметил, что большинство людей читает детективные истории, и дело тут даже не в том, как это написано, а в том, что если кто-нибудь придумает во всех отношениях совершенный способ убийства, убийства, которое нельзя будет раскрыть, то по крайней мере миллион читателей возжаждет об этом прочесть и любой издатель это соответствующим образом щедро оплатит. Вот такая у него была идея.
Он признался мне в том, что задача не из легких, потому что эта штука эксплуатируется уже не одним поколением и должна уже походить на практически выработанную шахту. Но если убийство, о котором он говорил, можно было бы придумать, то это принесло бы ему уйму денег. Боюсь, я с самого начала сам его подзадоривал. Я посоветовал прочитать парочку хороших книг, чтобы понять, в каком стиле он будет писать, и быть готовым начать, как только идея придет ему в голову, потом я сказал, что уверен, что идея его обязательно однажды осенит, если он начнет ее обдумывать. По сути, я проявил большую уверенность в успехе, нежели он, так как почувствовал, что он нуждается в одобрении. Сейчас я об этом сожалею.
И он безмолвно уставился на огонь, словно его рассказ окончен.
— Почему вы сожалеете? — спросил я Индрама. Он словно очнулся от дум, которым возможно, предавался, глядя в огонь, и продолжил.
— Однажды он сказал мне, что его осенила идея, сюжет, который он проработал в мельчайших подробностях — нераскрываемое убийство. Он говорил это так убежденно, что я ему поверил. Всегда можно распознать, если человек придумал что-то стоящее. Не знаю, как. Но понять можно. И я был уверен, что Татеру это удалось. Так что я дал ему ряд незначительных рекомендаций, как не испортить хороший замысел. Потому что я верил в него и верил, что дело пахнет деньгами. О, я посоветовал ему сущую безделицу. Не злоупотреблять прилагательными, не упоминать о своем желудке, потому что это никому не интересно. Многие начинающие писатели рассказывают нам, как у них засосало под ложечкой. Еще я посоветовал ему кое-что на тему пунктуации. Не как ее использовать, это его дело, но главное — не разрешать никому другому испещрить свою историю большим количеством запятых, чем это сделал он сам. Еще я рассказал ему о дефисах. Мелочи. Но более всего я призывал его выжать все из посетившей его идеи, какой бы она ни была. Он даже еще не решил, должен ли быть герой его книги, как обычно в детективных романах, собственно детективом.
Будучи уверенным в том, что тайна задуманного им убийства не может быть раскрыта, он понимал, что все будет загублено, если она будет вычислена каким-то детективом, и по этой причине намеревался сделать героем убийцу. Тогда это будет гангстерской историей, сказал я ему, и решил его отговорить, и он сказал, что последует моим рекомендациям. Но на самом деле люди не принимают чужие советы во внимание. Прошло несколько дней, и мы вновь увиделись, и я спросил его, как продвигается его детективная история, и он сказал, что пока еще не приступал. Я тогда еще об этом не беспокоился, не видя причин, по которым ему надо было бы поспешить, и прошло еще несколько недель, прежде чем мы увиделись опять. На этот раз я подумал, что он уже изрядно продвинулся со своим романом, ибо он был им так поглощен, помимо того, что он остро нуждался в деньгах, как и большинство людей в наши тяжелые времена, а особенно — канцлер казначейства. Но нет, Татер еще не приступил. Почему, спросил я. Он пытался уйти от ответа. Я вновь увидел его, через несколько дней, и опять спросил. Ибо я был озадачен. Он казался мне человеком, напавшим на золотую жилу, которую может без труда разработать. «Почему вы не приступили?» — спросил я Татера. И тут он пробормотал слова, думается мне, содержащие ключ ко всей этой истории. «Идея слишком хороша, чтобы потратить ее впустую», — сказал он.