Один за другим рассказывала она сны, дремавшие на улице, время от времени она останавливалась, чтобы растормошить тело, которое трудилось медленно и тяжело. Его замерзшие пальцы двигались из последних сил, но душе не было до этого дела. И так истекала ночь, покуда душа не услыхала звенящих шагов утра, приближающихся с востока.
— Теперь посмотри на зарю, ненавистную сновидцам, — сказала душа. — Паруса света забелели на этих непотопляемых галеонах; моряки, что направляют их, ускользают в свои сказки и легенды; с отливом суда уходят в иное море, чтобы, схороня там свои бледные тени, вернуться вместе с приливом назад. Вот уже солнечные лучи заблестели в заливах за востоком мира; боги увидели их из дворца сумерек, который построили над восходом; они греют руки над его светом, что струится сквозь блистающие своды дворца, прежде чем достигнет мира; здесь все боги, которые когда-либо были, и все боги, которые будут когда-либо; они сидят там поутру, поют и славят Человека.
— Я окоченело без сна, — сказало тело.
— У тебя впереди целые века сна, — ответила душа, — но теперь тебе спать нельзя, потому что я увидела зеленые луга с пурпурными цветами, странно пламенеющими на великолепной траве, и стада белоснежных единорогов, резвящихся там, и реку с плывущим на ней сверкающим галеоном из чистого золота, следующим от одного неизвестного острова к другому, чтобы донести песнь от Короля Холмов Королеве Чужедалья. Я спою тебе эту песнь, а ты запишешь.
— Я трудилось на тебя много лет, — сказало тело. — Дай мне отдохнуть хотя бы одну ночь, я устало смертельно.
— Что ж, иди отдыхай. Я сама устала от тебя. Я ухожу, — ответила душа.
И она поднялась и ушла, мы не знаем куда. А тело осталось лежать на земле. И на следующий день ровно в полночь призраки мертвецов вышли из могил приветствовать это тело.
— Ну вот, наконец ты свободно, — сказали они новому товарищу.
— Да, теперь я могу отдохнуть, — сказало тело.
РАССКАЗЫ ТРЕХ ПОЛУШАРИЙ
ПОСЛЕДНЕЕ ВИДЕНИЕ БВАНЫ ХУБЛЫ
Оставив позади сырые экваториальные долины, где распускаются огромные орхидеи, где жуки размером с кулак садятся на растяжки палаток, а светлячки реют в ночном мраке точно живые звезды, путешественники три дня упорно продирались сквозь кактусовые заросли и наконец достигли обширных равнин, где обитают быстроногие бейзы.{26}
О, как же они были рады, когда вышли, наконец, к колодцу, где до них побывал только один белый человек, — к колодцу, известному меж туземцами как лагерь бваны{27} Хублы, — и нашли там воду.
Этот колодец находится на расстоянии трехдневного перехода от любого другого водного источника, поэтому когда три года назад бвана Хубла, мучимый жестокой лихорадкой и разочарованием (ибо колодец оказался сух), добрался сюда, он решил, что здесь и умрет, а в этой части света подобные решения нередко оказываются фатальными. Впрочем, умереть бвана Хубла должен был уже давно, и только непоколебимая решимость и сила характера, которые так удивляли носильщиков, поддерживали его, не позволяя остановить караван.
Когда-то у него, наверное, были самые заурядные имя и фамилия, какие и по сию пору можно прочесть на вывесках над десятками лондонских лавочек, но они давно забылись, и теперь отличить его от других мертвецов можно только по имени «бвана Хубла», которое дали ему кикуйю.{28}
Несомненно, он был человеком суровым и опасным — человеком, авторитет которого был столь велик, что его продолжали бояться, когда он уже не мог удержать в руке хлыст-кибоко{29} и когда все носильщики знали, что он умирает; даже сейчас, когда бвана Хубла давно мертв, его имя по-прежнему внушает кикуйю страх.
Несмотря на то что лихорадка и палящее экваториальное солнце ожесточили нрав бваны Хублы, ничто не могло совладать с его могучей волей, которая не позволяла ему сдаться и которая до самого конца налагала отпечаток на все вокруг — да и после конца тоже, как говорят кикуйю. Какими же могучими должны были быть законы в стране, изгнавшей бвану Хублу, какая бы страна это ни была!