Но я забыл, забыл дорогу к тем крошечным домикам на краю знакомых нам полей, чердачные окна которых хоть и затянуты старой, пыльной паутиной, все же глядят в поля, о которых мы не имеем никакого представления и которые служат отправной точкой любого приключения в Стране Грёз.
Поэтому я стал наводить справки. В конце концов меня направили в лавку некоего сновидца, который жил в Сити недалеко от набережной Виктории. При том огромном количестве улочек, что есть в нашем городе, вовсе не удивительно, что всегда находится одна, на которой еще никто никогда не был. Она носит название Проходной, и мимо нее действительно очень легко пройти, не заметив, хотя эта улица и начинается прямо от Стрэнда. Ну а если вы все же отыщете лавочку этого сновидца, то ни в коем случае не должны сразу заговаривать с ним о цели вашего прихода, а должны сначала попросить его продать какую-нибудь хитрую безделушку, и если паче чаяния эта вещь у него окажется, он просто вручит ее вам и тут же с вами попрощается. Таков его обычай, и многие попадались на эту удочку, спрашивая у сновидца самые редкие редкости, наподобие раковины устрицы, вырастившей жемчужину, из которой вырезаны одни из врат Рая, упомянутые в Откровении Иоанна Богослова, и обнаруживая, что такая раковина у него есть!
Когда я вошел в лавочку, старый сновидец сидел в каком-то оцепенении; его маленькие глазки были скрыты опущенными веками, а рот приоткрылся.
Я сказал:
— Мне нужен кусочек Аманы и столько же Фарфара{43} — рек дамасских.
— Сколько именно? — уточнил сновидец.
— Доставьте мне на квартиру по два с половиной ярда того и другого, — ответил я.
— Право, не знаю, смогу ли я вам помочь, — пробормотал он. — Право, не знаю… Боюсь, на данный момент у нас вряд ли найдется столько, сколько вам нужно.
— Тогда я возьму все, что у вас есть.
Сновидец с трудом поднялся и принялся переставлять на полках какие-то бутылочки. Среди них я заметил одну с надписью «Нил Египетский», и другие — с этикетками, на которых значилось: «Священный Ганг», «Флегетон», «Иордан»{44}… Я успел испугаться, что у него найдется искомое, но тут сновидец пробормотал: «Экая досада!..», — и повернулся ко мне.
— К сожалению, все вышло, — сказал он.
— Тогда, — ответил я, — укажите мне путь к тем маленьким домикам, из верхних окон которых поэты видят поля, о которых мы не имеем никакого представления, потому что я хочу отправиться в Страну Грёз и снова пройтись под парусами по могучему, как море, Янну…
Услышав эти слова, сновидец медленно, кряхтя и вздыхая на ходу, двинулся в своих стоптанных ковровых тапочках куда-то в глубину лавки, а я последовал за ним.
Сновидец привел меня в мрачный чулан, сплошь заставленный идолами; у входа чулан был темен и угрюм, но дальний его конец тонул в лазурно-голубом зареве, в котором, казалось, сияют звезды, и от этого головы идолов тоже как будто мерцали.
— Это, — сказал толстый старый сновидец в ковровых тапочках, — небеса спящих богов.
Тогда я спросил его, какие же боги спят здесь, и он назвал много имен, среди которых были и известные мне, и много таких, каких я никогда не слышал.
— Все те, которым нынче не поклоняются, — все они спят, — закончил сновидец.
— Значит, Время не убивает богов? — снова спросил я, и он ответил:
— Нет. Просто на протяжении трех-четырех тысячелетий богу поклоняются, а потом он на три-четыре тысячи лет засыпает. Только Время бодрствует всегда…
— Но те пророки, что проповедуют новых богов… — сказал я ему. — Значит, они вовсе не новые?
— Некоторые пророки слышат, как ворочаются старые боги, готовые проснуться, потому что уже светает, и священники галдят с кафедр, словно вороны. Это пророки везучие; несчастливы же те, которые слышат, как какой-нибудь древний бог, который и не думает просыпаться, пробормочет что-то во сне. И вот они пророчествуют и пророчествуют, но утро так и не приходит, и бог не просыпается; это те пророки, которых люди побивают камнями, приговаривая: «Прореки, куда попадет тебе этот камень, а куда — тот».