Хэйди Шустер утверждала, что да, пребывает. Мистер Эймс не покидал озерный край весь год, даже не смотря на адские холода, лютующие здесь зимой. Все эти сведения Хэйди добыла у мистера Прентиса, а уж Прентис-то подвести не мог. Этот проныра знал всех — и про всех.
Едва подвернулся случай, Нэнси решила прогуляться вдоль дороги, ненавязчиво подбиравшейся почти вплотную к дому мистера Эймса. Тот, правда, встретил ее крепко закрытой дверью и наглухо зашторенными окнами — ни единой щелочки, даже не поподглядывать! Впрочем, ни на что другое Нэнси и не рассчитывала — в дневное время Эймс едва ли нос наружу казал, да и вообще жил затворником. Хэйди Шустер говорила, это из-за того, что он пишет докторскую диссертацию. От работы Эймс отрывался только вечерами.
— Но ведь если подумать, для тебя так даже лучше, да, да, да? — хихикала Хэйди и пошленько-заговорщически подмигивала ей. Нет, ну и стерва! Знает ведь прекрасно, что мистер Эймс Хэйди нравится. Ничего, хорошо смеется тот, кто смеется как лошадь.
Нэнси не считала нужным скрывать свои чувства к Филиппу Эймсу. Ей, в конце концов, шестнадцать. Она знает, чего хочет — и имеет на это полное право. А Эймс — он ведь совершенно необыкновенный! Во-первых, высокий и статный. Это большой плюс. Во-вторых — брюнет, темноглазый, с бледной-бледной кожей. Бедняга, наверное, даже к берегу озера не ходит, когда солнышко выглядывает. Многое бы Нэнси дала за то, чтобы повидать, как он в плавках щеголяет! Многое бы дала и за то, чтобы он проводил с ее родителями столько же времени, сколько раньше. Родители с ним крепко сдружились, особенно ее отец, Ральф. Ну, оно и неудивительно: он-то умел всех располагать к себе, в отличие от супруги, Лоры.
Пойми мать, что дочь неровно дышит к мужчине, который столь весомо старше, наверняка подняла бы переполох. Но пока, наверное, не поняла. И не поймет, если только Хэйди Шустер не растрезвонит. Пусть только попробует! Нэнси тогда своими руками положит конец ее маленькой никчемной жизни.
Хэйди водила дружбу с какими-то парнями с другого берега озера, у которых была своя машина, и всячески хотела и Нэнси втянуть в эту компанию. Но Нэнси с ней не ходила — дежурила в доме, выжидая самоличного визита Эймса к родителям. Заступая на дежурство, Нэнси очень тщательно одевалась. Никаких обвисших футболок с котиками и разноцветных носков — только джинсы и клетчатая, «под лесоруба», рубашка. Подобный наряд ей чертовски шел. Делал ее похожей на взрослую женщину — все это неизменно подмечали.
Время шло, Филипп Эймс все не появлялся. Хэйди изводила Нэнси рассказами о том, как много та теряет, сидючи сиднем дома, и от этого у несчастной девушки всячески болела голова.
Но настал день, и Филипп Эймс явился — еще более шикарный, чем раньше. Как она могла забыть этот его приятный, низкий голос! Настоящий мужской. И мистер Эймс не отпускал все время идиотские шутки, от которых срывало крышу Хэйди. Филипп был сдержан. В нем чувствовался могучий, мудрый дух. Он, несомненно, был рад видеть Ральфа и Лору, но в силу своей сдержанности не выказывал открыто чувств.
— Вы помните нашу Нэнси, Филипп? — спросила его Лора.
Гость бросил на нее мимолетный взгляд, от которого душа Нэнси ушла в пятки. Она прекрасно понимала, как сейчас выглядит — как предательский румянец пробивается и охватывает щеки. Но Филипп, похоже, не удостоил этот румянец вниманием; он обратился напрямую к ней.
На веранде они разговорились. Не из формальной вежливости — в этом Нэнси была уверена. Филипп обратился к ней как к интересной женщине — в первый раз! О, вот он, незабываемый момент! Возможно, они его еще припомнят… вместе… когда-нибудь…
Ральф и Лора постоянно встревали со своими скучными вопросами о диссертации. Он, конечно же, отвечал им — говорил, что дело не стопорится, и к лету его работа вполне может оказаться готовой. Ральф, покивав, пустился в воспоминания о своей бытности подрядчиком. Нэнси, наблюдая за Филиппом, отметила, что тому явно не очень-то интересен рассказ отца; скорее, он терпел его из чистой вежливости.
Когда отец выговорился, мистер Эймс снова обратился к ней, спросив, почему она до сих пор не загорела.
— В последнее время я чаще дома сижу, — выдавила улыбку Нэнси.
— Не знаю, что на нее нашло, — встряла Лора. — Она целыми днями читает, бродит по дому неприкаянной душой. А я-то хочу, чтобы она свежим воздухом дышала!
— Мама! — строго сказала Нэнси. Ну сколько можно говорить о ней в таком тоне, будто ей лет десять или даже меньше?