Он открыл глаза и взглянул на нее, приподнялся и, улыбаясь, махнул рукой, приглашая. Она подождала, со стыдом думая, что, может, он видел, как она купалась, видел ее голую, видел ее всю. Ну и пусть!
У нее билось сердце и подгибались колени, но какая-то сила вела ее к нему, к его синим глазам, смотревшим в ее глаза влюбленно и ожидающе, и ей хотелось кинуться к нему, чтобы упасть рядом и обняться.
Она сдержалась, вспомнила, как вздыхала о нем по ночам, как иногда всматривалась в окна, ожидая и мечтая увидеть его, а коли видела чуть, долго потом не могла прийти в себя, не спала. Она сдержалась от присущей ей женской стыдливости и гордости, от сознания того, что она все-таки какая ни на есть, мужняя жена, и у нее сынишка от нелюбимого, пропащего, скрывающегося, но живого мужа, решила не показать виду, как она рада.
Она подошла к нему в батистовой черной кофте, подняв руки и укладывая на шее отжатые теплые косы в узел. Он смотрел на нее снизу и молчал, а она ждала, что он ей скажет.
— Дуня, как долго я тебя не видел! — наконец-то выдохнул он и забоялся, думая, что она рассмеется от этих его слов. Но она не рассмеялась, а только чуть заметно тронула улыбкой чистые ало блестевшие губы.
— Да уж вы сами, Вася, пропадаете где-то, не кажетесь. Все заняты, чать, некогда?
Она сложила руки на груди, ругая себя за то, что голос ее дрожал и не было в нем той строгости, какой она хотела бы.
— Ну, это ты напрасно, коли так, — дружелюбно возразил он. — Это тебя не видно. Все в крепости своей, взаперти сидишь…
Ей неловко было стоять перед ним, сидящим на траве, она боялась, что разговор заглохнет и он поднимется и уйдет, поэтому торопливо согласилась и чуть наклонилась к нему.
— Да, все дома и дома. Надоело. Свекор-то у меня больно злой. Сторожит все.
— А что — свекор? Ты ведь сама по себе. Можешь так поставить: куда хочешь, туда и пошла. Аль боишься его?..
Она зарделась, покачала головой, не соглашаясь.
— Кривобоков мне что? Да куда вот идти, чать, не одна я…
Они неловко замолчали, думая об одном, и когда Евдокия опустила руки и вздохнула, Василий предложил:
— Не уходи. Иди ко мне. Посидим рядком.
Она горько и прерывисто зашептала:
— Да что уж сидеть, что вы, Васенька, разве можно такое, увидют, не дай бог. Грех-то какой! — и вытянула руки, будто отталкиваясь.
Он поймал ее руку и потянул к себе.
— Не говори так. Какой это грех? Я ведь давно тебя одну люблю. Разве ты не знаешь?
Она удивленно и испуганно вскинула глаза, зеленые, умные, широко открытые, они тепло засветились под темными ресницами и глянули на него так пристально и проникновенно, стали такими добрыми, что он опять забоялся: вот сейчас рассмеется, но она отняла руку, закрыла лицо ладонями.
— Ой, правда ли? Я и не знала. Откуда мне было знать про такое? Хорошо-то как…
Он опять взял ее за руку и теперь легко усадил ее рядом с собой. Они глядели друг другу в глаза, притихшие от необъяснимого страха близости.
Виноватая улыбка тронула ее розовые щеки, губы чисто-алые приоткрывали холодную белизну зубов, и дрогнула черная родинка на щеке, а ее огромные зеленые лучистые глаза налились печалью, потемнели и смотрели ему в глаза, не моргая, с застывшим ожиданием в зрачках. И страх, и волна нежности к ней, и желание обнять ее, прижаться к ее щекам, почувствовать тепло ее груди, опьянили и затуманили его, он положил ее руку в свою ладонь, погладил ее и сдавленно произнес:
— Помнишь рябину?
Какая-то тихая радостная сила приблизила их лица навстречу друг другу, и Евдокия шепнула прерывисто и грустно: «Помню, я все помню», — они оба взмахнули руками и обнялись, нашли губы друг друга.
Он долго не мог оторваться от ее горячих податливых губ, пахнущих медом, ощущал грудью ее твердые груди, и сердце, которое доверчиво толкалось ему навстречу.
Он подумал о том, что надо сказать ей, чтоб шла за него, что маманя его против не будет, и еще подумал, что это он обнимает свою жену и целует как бы дома, и не знал, куда девать руки, они отяжелели и неумело расстегивали кофту, а она разрешила шепотом: «Ну, побалуйся!», «Будем любиться», — он радовался, что это наяву, что ему выпал такой счастливый день, хорошо бы их сделать счастливыми все!
Отпрянул. Вздохнул.
— Я вот что надумал… — покраснев и откашлявшись, глухо проговорил Василий и заглянул ей в глаза. — Я сватать тебя буду. Непременно. Ежели, конечно, ты… Пара мы обоюдная. Куда друг от дружки денемся?