Он опять вывернул правду наизнанку, и вышло нечто... правдивее, чем правда. Оби-Ван почти ненавидел его за это — и не мог отказаться от того, чтобы снова и снова смотреть этот простой, как мир, фокус. Не мог не верить и не слушать, не мог изгнать его слова из своей памяти и смотреть вперёд просто и незамутнённо. «И если Кодекс скажет идти — пойти, и если Кодекс скажет убить — убить» Эти стихи древней присяги ему напомнил тоже магистр-координатор.
— Ты помнишь, с чего всё началось? — вдруг спросил он, чуть склонив набок голову. — Кто создал эти правила и постановил не привязываться?
— Магистр Атрис.
— Правильно. А помнишь, что вело её?
— Желание сделать невозможным повторение истории Экзара Куна.
— А что лежало в основе этого желания?
Оби-Ван пожал плечами. Каков бы ни был правильный ответ, он есть у магистра и тот озвучит его — иначе не спрашивал бы.
— Страх. Страх, что всё повторится, вот что. А тот, кто боится, всегда придумывает себе ритуал, ограждающий от беды. Ребенок верит, что чудовище не придёт, если перед сном чистить зубы и обязательно укрываться одеялом. Девушка верит, что изнасилования не случится, если не краситься и не носить короткую юбку. Джедаи верят, что никто не падёт во тьму, если не привязываться и не испытывать чувств. Вечная эвристика связанности, чтоб её![1]
— Как-то грустно считать, что вековые порядки строятся на логической ошибке...
— Грустно — строить на этих порядках свою жизнь. И ломать об них чужие.
***
Астродроид рассчитывал курс до Райдонии, а Оби-Ван всё крутил в голове этот проклятый разговор.
«Эмоции, эмоции, эмоции... ты видел хоть раз, чтобы ситх в бою не был спокоен, как табуретка?»
Не видел.
«Тьма тем и страшна, что не оставляет ничего человеческого. Только пустоту. И вот эту пустоту...»
Он помнил. До сих пор, десять лет спустя, помнил абсолютную пустоту в красно-жёлтых глазах твари, рассеянно помахивавшей клинком у него над головой. Бездна под ногами — и такая же бездна напротив, собранная в подобие живого существа. И то же — в Дуку. Та же надменная пустота, холодная, как ей и положено, и губительная.
«Если свету надо дать себя сожрать, задумайся, а свет ли это?»
А это уже учитель Квай-Гон. Рассуждал о какой-то забавной секте, помнится.
Нет, правильно Оби-Вана сослали когда-то на плантации как приверженного тьме. Правильно, и зря учитель его оттуда вытащил: летит сейчас его ученик и предаётся самым неджедайским помыслам.
Вдобавок, позволяет себя покусывать горькой ненависти и жажде мести, потому, что стоило вспомнить учителя — вспомнилась и его смерть. Чертовски нелепая, неправильная.
«В наше время джедаи не умирают от мечей ситхов», — кто это сказал? Ади Галлия, кажется.
Она стояла с сухими спокойными глазами и смотрела в огонь, пожиравший тело Квай-Гона, и никаких запретных чувств на её лице не было. А в сердце?
Был ли хоть кто-то в Ордене, безупречный перед законом?
«Йода и Вайтвор, пророк его».
До точки выхода оставалось семь часов.
Оби-Ван привычно заклинил руль, положил на него руки, упёрся в них лбом и приготовился спать.
Во сне он был стар, а вместо Алдераана кружилось, крошась, астероидное поле повышенной плотности.
И он говорил мальчику, до смешного похожему на Эни в пору его детства: «Мальчик, убей Лорда Ситхов».
А мальчик кивал, зная, что Лорд Ситхов — его отец. Энакин. Мальчик кивал, потому что верил: учитель задал ему джедайскую загадку. Убей Лорда Ситхов, сказал он. Он говорил: Лорд убил его отца. Теперь мальчик убьёт Лорда и вернёт отца. Так просто...
А Энакин лежал в огне, и Оби-Ван говорил ему: «Ты был мне как сын. Ты был мне как брат. Я любил тебя», и слушал его крики, и смотрел на него — и сквозь него смотрела пустота.
Во сне всё кончилось хорошо, и мальчик вырастил новый Орден, без глупых запретов и мудрых ограничений, без отживших предрассудков и неустаревающих знаний, и Орден пережил годы гражданской войны, и гибель четверти Галактики от рук пришельцев, и ещё чёрт знает сколько лет новой гражданской войны...
И только насмешливый голос учителя Квай-Гона упрямо спрашивал:
— Оно того стоило, а, Бенни? Как думаешь?