— …и соответственно, Ади Галлия поставила вопрос ребром: уже сколько лет Ки-Ади Мунди с двумя жёнами спит, а результата всё нет. Может, он предохраняется, говорит. Надо проверять.
— И что?
— Ну что, формируют комиссию. Магистр-отшельник уже назвал её «Свечконосцами», в честь какого-то древнего обычая…, но вообще, — он шмыгнул носом и вмиг из несколько излишне самоуверенного юнца превратился в застенчивого подростка, — я попросить хотел. Вообще не положено, но может быть… в общем, такое дело…
Дело, каким бы оно ни было, явно было деликатное — и Палпатин отечески, добродушно, ободряюще и вместе с тем чуть насмешливо кивнул, побуждая продолжать.
— Словом, понимаете, на сенатора Амидалу совершают покушения, — наконец родил Энакин. — И совет, в общем, он постановил выделить ей охрану. Вот. Охрану, да. Наверное, это кто-то из совета и будет. Или Сири Тачи…
Он снова умолк, очевидно, набираясь наглости. Помочь ему было естественным движением души:
— Но ты полагаешь, что лучше было бы направить на это задание людей, которые имеют опыт общения с моими соотечественниками и, более того, — лично с сенатором Амидалой?
— Ну, в общем, да, — обрадованно кивнул спасённый. — Я подумал, они, конечно, совет и всё решают…, но вы-то всё-таки канцлер. Уверен, они послушаются, если вы прикажете.
— Разумеется, — кивнул Палпатин. — Я выскажу свои пожелания, и совет охотно пойдёт мне навстречу.
Канцлер по мере сил старался научить излишне прямолинейного подопечного выражаться округло и обтекаемо; успех был пока ещё за горами, но он не отчаивался, памятуя, что и сам убил на это искусство немало времени и сил.
Пожалуй, он был даже благодарен Энакину за его просьбу. Сенатор Амидала, по юности и горячности своей, по самую свою красивую шейку влезла в неприятную компанию недо-оппозиции. Словно забыв недавнее прошлое, она яростно ратовала за пацифизм, отказ от армии и невмешательство в дела конфедератов — и это Палпатину решительно не нравилось.
Обнаглевших торгашей вывел на поле большой галактической игры его учитель. Сам из Банковского Клана, он опирался на тех, кого понимал и кем, как ему казалось, мог управлять. По его записям судя, он хотел развязать большую войну, в которой его союзнички легко выиграют, обеспечив ему место у власти. Участью же самого Палпатина было не мешать учителю, занимая почётный, но в сущности бесполезный пост канцлера.
Проблема была в том, здесь их планы разошлись. Овладевший тайнами жизни и смерти Плагиус относительно мирно скончался во сне, а Палпатин остался со званием канцлера-диктатора и последствиями его потрясающих решений, гениальных озарений и вдохновенных прозрений — то есть с обнаглевшими от зажратости конфедератами, охватывающим систему за системой вирусом ксенофобии, гигантскими армиями дроидов, жалкими двумя миллионами клонов на подходе и гигантским долгом перед каминоанцами.
К счастью, были у него и союзники — внутренний круг, достаточно широкий, чтобы включить и прожжённого политикана Амедду, и идеалиста Шатле, и опытного Панаку, и совсем юную Айсан, и беглых мандалорцев Кая и Вида, и клонов древних набуанских героев — Ла Ир, Морица и Арена, и ненавидевшего джедаев Таркина, и юного рыцаря Энакина Скайвокера…
Одни из них устали от бесконечного хаоса в правительстве и жаждали сильной руки, которая сможет навести порядок, другие верили в грядущую светлую Империю, обещавшую мир и процветание, третьи были очарованы личностью сенатора, четвертые — прельщены его деньгами… А Республика была не в курсе, что она — грядущая великая Империя, а потому вместо армии у неё было несколько тысяч джедаев и синяя гвардия, а бои уже давно шли исключительно в сенате и исключительно мирные: за откаты и попилы.
Вопрос был в том, сумеет ли он включить в этот круг ещё и сенатора Амидалу.
И Скайвокер делал положительный ответ возможным.
Так говорила Сила — и, что важнее, так говорил многолетний опыт.
Было что-то глубоко неправильное и недолжное в том, чтобы после смерти Корде, после нескольких покушений, после идиотского разговора об эффективной форме правления и не менее идиотского поцелуя сидеть в полутёмной гостиной и бездумно смотреть очередную серию «Братьев Кель-Дрома» по неоконченному, но уже ставшему культовым произведению Омара Беренко «Симфония Снегов и Лавы».
На экране головизора плавно покачивалась голая синяя попа Матери Ранкоров в исполнении знаменитой тви'лекки Юны Чу. Ни актрису, ни режиссёров, видимо, нисколько не смущало, что в книге эта героиня была вроде как датомирской ведьмой (в реальности-то её и вовсе не существовало): многочисленные опросы доказали, что синяя попа гораздо привлекательнее обычной белой и даже загорелой, а режиссёры никогда не могут противостоять власти опросов.
— Есть в ней что-то гипнотическое, — задумчиво сказала Падме.
Краем глаза она наблюдала за лицом Энакина. Оно было едва ли не интереснее сериала, а выражение философской скуки на нём дорогого стоило. Судя по всему, Юна Чу оставила его равнодушным — и это было… лестно.
— С шансами, — очнулся он и живо улыбнулся. — Вот мы не знаем, а на самом деле когда показывают эту жо… задницу, передают зашифрованный гипно-сигнал. Ну там, реклама какая-нибудь…
— Скорее «Сериал этот смотреть и дальше хотите вы!», — предположила Падме. — Поэтому он всё более скатывается в маразм, а зрителей всё прибывает!
— И однажды не останется ни сюжета, ни персонажей, только ж… задница на экране сияющем! И вся Галактика будет смотреть на неё, и глаз оторвать не сможет!!! — пафосно прорёк Энакин и загоготал. — Знаешь, я читал, когда-то у нас на Татуине была такая передача, «Все любят гипножабу».
— И что?
— Ну, она была дико успешная. Просто белый экран и гипножаба. Гипнотизирует.
— Прямо посмотреть захотелось…
— А не выйдет. Её закрыли. Усмотрели в названии политическую сатиру на великого-несравненного-офигенного нашего.
— Джаббу?
— Ну да.