— Только не пересказывай моих слов Совету, пожалуйста. Они не поймут. Скажут, совсем с ума спрыгнула от горя.
А потом привычным мягким тоном прожурчала ниочёмную благодарность и позволила обыскать свою комнату на предмет оружия или сильнодействующих препаратов, а потом, после пожелания доброй ночи — запереть себя снаружи.
* * *
Утром Биллабу нашли мёртвой. Не убийство, не самоубийство — просто сердце не выдержало наконец и остановилось, но Энакину всё равно казалось, что виноват именно он. Может быть, не отвези он магистра на концерт, не обеспечь ей много впечатлений и эмоций, она бы осталась жива? Может быть, всё дело в перенапряжении?
На душе была паршивая нехорошая тяжесть, снять которую, вдобавок, не было никакой возможности. Не Шпыньке же рассказывать, в конце-то концов, да и что тут расскажешь? Что пожалел больную, вывез её на концерт, а она наговорила странного и той же ночью умерла? Что ничего не чувствовал, кроме неясной тревоги, да не за неё, а за Падме? Так тут надо объяснять, почему именно за Падме, а этого Шпыньке точно знать не положено. Хотя она славная девка всё-таки. Зашла, постояла молча, потом подержала за локоть. Сказала:
— Ты это... Скай... не кипишуй. Она просто так умерла сегодня. Не потому, что ты вчера с ней сидел.
И добавила, что вообще всё равно все умирают, потому что война, и джедаям на ней не жизнь.
Довели, однако: Шпынька за философию заговорила! Пришлось утешать и говорить, что война — это временно, а Сила — вечна, и они всё переживут и ещё всех врагов похоронят десять раз на бис под таскенскую лезгинку. И Джабба на их могиле станцует. В лифчике из золотой проволоки.
Вышло не очень, но Шпыньку вроде бы попустило и она свалила куда-то по своим шпыньским делам.
А потом был вызов к Канцлеру.
— Энакин, мальчик мой, ты смотрел сегодня новости? — спросил он преувеличенно-ласково, так что сразу было ясно: беда.
— Нет, — честно ответил он. — У нас там одна магистр скончалась, не до того было.
Палпатин покивал, посочувствовал — и врубил передачу. Где Сатин говорила о вторжении, а рогатый ситх, убивший Квай-Гона — о своём праве. Мандалор. На Мандалоре — Падме.
— Вы же говорили, она в безопасности! — не сдержался, повысил голос Энакин.
Он знал, он чувствовал ещё вчера и, барв возьми, ему был нужен кто-нибудь виноватый.
— Говорил, и думал, — вздохнул Канцлер. — Ох, мальчик мой...
Стало стыдно.
— Извините. Я понимаю, что не вы виноваты, просто... видно, недостаточно я джедай.
— Даже джедаи волнуются, когда дорогие им люди попадают в беду, — рассудительно возразил Палпатин. — Тот, кто всегда спокоен, не может считаться действительно живым. Вот что, дека у тебя при себе?
Энакин кивнул.
— Хорошо, хорошо, просто замечательно. Переброшу тебе пакет информации, посмотришь по дороге. Сейчас бери Пятьсот Вторых или кого хочешь — и в квадрат иск-54. Там берёте на крыло Ла Ир и её ребят и летите на Мандалор. Ваша задача — вскрыть блокаду. На планету не садиться, в наземные бои не ввязываться. Вообще забыть, что поверхность существует. Только третий мобильный флот и вскрытие блокады. Справишься?
«Но Падме на поверхности!», — хотелось крикнуть, но что-то внутри спокойно возразило:
«Если ты ей веришь, то будешь за неё спокоен. Если хочешь ей помочь, то выполнишь задание».
Раньше Энакин считал это голосом Квай-Гона в своей душе; потом понял — нет, это он же сам. Просто часть его спешит делать, а часть успевает подумать. Это нормально. Бен и Канцлер говорят, у всех бывает.
— Постараюсь.
* * *
Скайвокер? Меня слышно?
В висках привычно отдался голос Магистра-Координатора. Это значило — операция началась.
Скайвокер здесь!
Передаю координаты для гиперпрыжка. Пошло... три... два... один...
Мир рухнул в безумное многоцветье. В наушниках перекликались клоны, проверяя, работает ли связь, подтверждая, что получили текущее задание.
Рассчётное время — семь стандартных часов, я задал краткий маршрут. Силы и славы!
Старинное приветствие, которое вернули в моду "Братья", привычно придало оптимизма, хотя радоваться было нечему: за спиной — непонятная смерть магистра Биллабы, впереди — Падме, с которой встречаться нельзя и которая в смертельной опасности. Под боком — невыносимая Шпынька и отряд, опять наполовину сменивший состав. Всё-таки потери на этой войне были какие-то уж совсем неприличные.