Наверное, это было влияние Энакина; а может быть, война пробудила давно угасшее стремление к общению с соотечественниками — но, как бы то ни было, теперь Падме всё больше времени проводила в покоях канцлера, запивая тревогу о муже отменным чаем.
Палпатин был чутким и остроумным собеседником, мастерски умевшим обходить больные темы и при этом ловко вскрывавшим застарелые нарывы недоговоренностей. Его искусство расставлять чёрточки в херф и определять вещи и понятия на подобающее место было непревзойдённым. Словом, с ним было хорошо говорить — и о политике, и просто о том, что тяготит сердце и волнует душу.
И когда они сидели за чайным столиком, мысль о том, что народ Республики, измученный адской смесью олигархии и охлократии, возжелает монархии и достойнейшим сочтёт конкретно канцлера-диктатора (во имя установления мира и покоя), не казалась столь ужасной. Особенно в сравнении с мыслями о тех скелетах, которые война безжалостно вытащила из шкафов вчерашних вроде-бы-надёжных друзей и выставила на общее обозрение — и которые ещё ждали своего часа.
— Девочка моя, вы плохо выглядите, — сказал Палпатин обеспокоенно. — Вам следует обратиться к мед-дроиду, а лучше — к живым врачам.
Это было очень деликатно, если учесть, что очередной приступ тошноты — последнее время они приходили по нескольку раз в день — поймал Падме прямо в его кабинете. Хорошо ещё, платье не пострадало. В отличие от дорогого и красивого ковра.
— Я обращалась. Никаких патологий, — она вздохнула, позволяя дроиду умыть себе лицо, и залпом выпила стакан воды. — Должно быть, нервное. Я много волнуюсь с тех пор, как началась настоящая война.
— Может быть, может быть... — покивал канцлер, перебрав пальцами по рукоятке кресла.
Внимательно и цепко он глянул даже не на неё, а словно сквозь неё, и задумчиво спросил:
— Вы простите, девочка моя, что я спрашиваю, но... голова у вас не болит? Не кружится? Обмороков не было? На ордыни с чесночным соусом не тянет?
Она посмотрела на него глазами, полными ужаса и недоверия. Всё сходилось, а она... она просто... просто слишком боялась признавать очевидное. Что и в её шкафу среди сотен прекрасных платьев на все случаи жизни притаился скелет.
— Полагаю, будет неделикатным спрашивать, кто отец, — вздохнул Палпатин. — Но могу вас заверить, что я постараюсь хранить молчание. Репутация ведь у нас с вами в чём-то общая — репутация Набу...
— Я замужем.
Палпатин мягко улыбнулся:
— Не сомневаюсь, Падме. Вы не тот человек, который стал бы размениваться на минутные рискованные связи. Не сомневаюсь также, что имя вашего мужа должно оставаться в тайне. Хотя, может быть, вы всё же сообщите его мне? Поверьте, это...
— Многое облегчит. Я знаю.
Палпатин родом с Набу, он принадлежит её нации, он часть её мира. Даже если он канцлер-диктатор и его ненавидят лоялисты, даже если он замышляет захватить власть и стать диктатором не на время, а навсегда — он свой. А она беременна, что может сильно повредить её (и его, и Джа-Джа) репутации и в перспективе стать катастрофическим для их общей Родины.
И потом, Эни всегда отзывался о нём наилучшим образом. Говорил, что канцлер по сути заменил ему отца, как Оби-Ван — брата. Что канцлер видит суть вещей, мало заботясь об обёртке, что он неизменно спокоен и взвешен в суждениях и решениях...
Во всём этом она убедилась и самостоятельно, за эти долгие три года встреч и бесед.
— Энакин. Энакин Скайвокер. Мы поженились после Геонозиса, в храме Озёрного Края хранится соответствующий документ.
Глава вторая: Архитекторы Империи
Палпатин полагал, что имитация похищения позволит махом обезглавить врага и прекратить войну, а тем самым — и объявить Империю. Как часть торжеств по случаю победы. Практика показала, что он ошибался. Да, смерть Дуку вывела из-под удара Корускант, но и только: в регионах боевые действия развернулись во много раз мощнее и страшнее. Граф был тормозом, который не давал толпе психопатов забросить далекоидущие планы ради резни здесь и сейчас. Его не стало — и за считаные недели не стало населения нескольких планет.
В наступившем кризисе поднял голову Орден — магистр Винду мнил своей заслугой то, что война всё ещё не проиграна. И, кажется, хотел стать... Шатле в последнем выпуске "Излучателя" изящно назвал это "не-императором не-империи". Светлым и сугубо демократичным. А значит, программа замены джедаев на кадровых офицеров должна была быть развёрнута в разы быстрее. И надо готовить указ о назначении моффов. Всё это требовало верных людей — и Палпатин был очень доволен, что такие люди у него есть.