Он собрался было обидеться, или возмутиться, или перевести разговор на другую тему, когда — прямо в его голове — раздался полузнакомый голос:
Дарт Мол жив!
Глава третья: Комедия положений
На экране порочная джедайская дама, мать братьев Кель-Дрома, уже в пятый раз проводила по своему внушительному бюсту кончиками пальцев, украшенных металлическими колпачками. Механические шумы фоновой музыки, исполненной алдераанскими священными музыкантами, ласкали слух. Энакин Скайвокер мрачно смотрел на деку с текстом доклада джедаев Сенату, который он должен был зачитать с трибуны на ближайшей сессии.
Энакин Скайвокер был самым результативным генералом этой войны и лучшим лётчиком в Галактике. Он ничего не смыслил в сенатах, сессиях и докладах. Вдобавок текст, написанный почтенным магистром Вайтвором (чтоб его хатты в жопу драли!) был настолько неприлично патриотичным, бравурно-приподнятым и позитивным, что аж скулы сводило от фальши. Но Энакин был самым результативным и вообще лучшим в Галактике, поэтому он («Честь великая это!») должен был прилюдно от имени Ордена озвучить это враньё.
Вдобавок, ему (должно быть, вина Органы) которую ночь снилось, что его Падме умирает родами. Снилось настолько подробно, что походило уже на предвиденье. Как назло, Оби-Ван, ранкора съевший на толковании его видений, был далеко. Да и не факт, что Оби-Вана можно было посвящать в... тонкости их с сенатором Амидалой взаимоотношений.
Именно поэтому он включил головизор и тщетно пытался заставить себя погрузиться в вопросы джедайских проблем четырёхтысячелетней давности и проникнуться сочувствием хоть к кому-нибудь. Хотя бы к Экзару Куну, которого Беренко почему-то счёл любовником Мандалора. Хотя бы за сам этот факт. Что угодно, лишь бы не углубляться в доклад и не представлять себе процесс произнесения речи. Под одобрительным взором Винду, ласково-сочувственным — канцлера, изумлённым — Падме... или наоборот. Без разницы, всё равно плохо.
«Летунок[1], ты где ваще?», — ожил комлинк.
«А где должен быть?», — ответил он вопросом на вопрос, свято блюдя заветы старого Ватто.
«Ну ваще-то тут, но тут тебя нет, — как обычно, ученица была не слишком конкретна. — Типа доклад, всё такое...»
«Типа доклад я типа готовлю, — мрачно сообщил Энакин. — И ты этому сейчас мешаешь. Кстати, ты слышала про тёмную леди Дарт Эл?».
«Неа. Зачем?».
«Чтоб уберечься от Тьмы, конечно. Например, тьмы невежества. Так что иди к мастеру Ну и всё об этой леди выясни. Скажешь, я послал».
Дарт Эл была персонажем фольклора сельхозчастей. Вся суть историй о ней, по словам учителя, заключалась в том, что она была проклята и потому могла общаться только междометиями и сорными словами. Иногда Энакину казалось, что она воплотилась в его ученице. Или, по меньшей мере, захватила её сознание.
«Ну лан, я схожу. Кста, Летунок, ты б подгребал сюда. Тебя Амидала в Сенате ищет».
«Зачем?»
«Влиять будет положительно. Я не справляюсь».
Мысль о том, что ученица по мнению совета должна была на него положительно влиять, почти пугала. Но визит в Сенат давал возможность отвлечься от вайтворовской патоки, а такой шанс нельзя было упускать. Поэтому Энакин выключил головизор, выскользнул из неприметной квартирки на средних уровнях, которую они с Падме снимали для тайных встреч и просто отдыха от людей.
* * *
Меж тем, Амидала, не добившись ничего толкового от очень невоспитанной тогруты с очень сорной речью и с трудом донеся до неё просьбу вызвонить Скайвокера к ней, отослала Трипио и занялась сортировкой париков и нарядов. Дело это было одним из её любимых: позволяло отвлечься, успокоиться и не думать о проблемах. Сейчас же оно несло в себе ещё и зерно практической пользы: среди нарядов нужно было срочно выбрать такие, которые скрывали бы неизбежные в ближайшем будущем признаки беременности, отложить в сторону все корсетные платья (и велеть Дорме отослать их на Набу), сосчитать, сколько останется и на какие оказии они пригодны, заказать новые...