Нынче Анна была уверена лишь в одном — произошло что-то ужасное и непоправимое. Она смутно помнила, что они проиграли бой, помнила о страшной судьбе своих товарищей. Казаки расстреляли их и зарыли в одной общей яме. Вместе с ними должна была лежать и она, но Богу или судьбе было угодно спасти ее от смерти. Быть может, только для того, чтобы послать куда более тяжкое испытание?
— Она не помрет? Двое ден лежит, худо ей.
— Очунеется. Кружку дай. Пущай еще выпьет.
Анна повернула голову на смутно слышанные голоса — женский и мужской. Мужской голос показался ей знакомым — будто бы слышала его совсем недавно. А вот женский голос был ей совершенно не знаком, в этом Анна готова была поклясться.
— На, выпей, жидовочка. Держи. — Внезапно, туман перед ее глазами рассеялся и Анна увидела чуть сощуренные серые глаза, курчавый чуб, свисающий из-под фуражки.
— Вы? Где я… — тихо спросила она.
Хотя и сама уже вспомнила, где она может быть. Не иначе, как в казачьем хуторе у своего… хозяина? Воспоминание принесло новую, сдавившую грудь железными тисками боль, сердце вновь бешено забилось.
Анна поняла, что теперь пленница, и неизвестно, сможет ли вновь обрести свободу. Ведь даже денег за свое освобождение она предложить не может, ее мать и сестра теперь, вероятно и сами едва сводят концы с концами. Лишь бы им только выжить, не умереть с голоду. Что уж говорить о каком-то выкупе. Она была одна в целом мире, никому не было дела до ее страданий.
— Ты с нами. Тихо, небось. Вот — выпей, в скорости очунеешься. — Анне показалось, что голос ее, так называемого хозяина звучал ласково, быть может, даже сочувственно.
Вот только она не верила в его сочувствие и в душе готовилась к самому худшему. Анна вспомнила, что казак Аникей собирался увести ее к себе на хутор, в свой курень. От отчаяния она просила казнить ее, как и остальных, а потом провалилась в забытье.
Принимая из его рук кружку с напитком, она сделала глоток. Ощутив привкус степных трав на языке, покорно выпила все до конца. Вкус был приятным, успокаивающим. Ей вновь захотелось забыться и ни о чем не думать. Просто исчезнуть, раствориться… умереть.
— Добре, ягодка, — кивнул Аникей, взяв назад опустевшую кружку. — Это Евдокия Степановна, моя жена — твоя хозяйка. — Он указал на подошедшую низкорослую, но миловидную синеглазую, молодую женщину в накинутом на плечи цветастом платке.
— Хозяйка? — удивленно приподняла брови Анна и неожиданно рассмеялась. — Так у меня будет не только хозяин, но и хозяйка?
— Чего оскаляешься? — не сводя с нее пристального взгляда, спросил Аникей. — Будешь нас во всем слухать и кориться. А не то… — он выразительно дотронулся до нагайки, торчавшей из-за пояса.
— Слушать? Кориться? — Анна попыталась перестать смеяться, ведь ситуация, в которой она оказалась, к веселью отнюдь не располагала. — Это безумие. Просто безумие. Вы живете в средневековье.
— Средне… чего? — сдвинув брови, переспросил Аникей. — Ты шибко не умничай, девка! А не то окорот получишь.
— Будя, Аникуша, — положив руку с неровно остриженными ногтями ему на плечо, жена Аникея полоснула по лицу Анны синим взглядом. — Анна, значит? Нюра… Я так дочку хотела назвать. — Со вздохом она поправила укрывавшее Анну тяжелое одеяло.
— Ты все батю кликала, покамест спала. Иде он нонче? — заинтересованно спросил Аникей.
— Он давно на небесах, — честно призналась Анна, обманывать было бесполезно.
— А кто у тебя из сродственников? — продолжил он свой допрос.
— Мама и младшая сестра, — не задумываясь ответила она, но тут же спохватилась, сообразив, что не должна была говорить о них своим врагам.
Осознав, что совершила ужасную ошибку, Анна чуть ли не до крови закусила губу, пытаясь сдержать накатившие слезы. Она не привыкла притворяться и лгать, но теперь это сыграло с ней злую шутку. Невольно, она подвергла опасности мать и сестру, а ведь они и так беззащитны. Но сказанного уже не вернешь, оставалась лишь надеяться на то, что враги не используют ее откровенность против ее родных.
— Добре, спи зараз. — Проведя ладонью по ее щеке, Аникей вместе с женой покинул спальню, оставляя Анну наедине со своими печальными мыслями.
***
Услышав надсадный крик петуха, Анна рывком откинула тяжелое одеяло. Ей было жарко, стояли теплые июльские ночи, и впервые за несколько дней она почувствовала себя лучше. Той слабости, сетями опутывающей тело, туманящей разум, заставлявшей ее лежать, прикованной к постели и вынужденно принимать помощь своих врагов, пленивших ее, больше не было. Нынче, нужно было думать о том, что же делать дальше, как жить — смириться или же попытаться бороться с обстоятельствами.