«Дорогая Бетти Ли. Сколько слез и воспоминаний. Но хорошо, что теток нет здесь, — подумал Том, — не то было бы уж слишком много слез и воспоминаний».
Усталая и измученная Лаура каким-то чудом сохраняла весь день твердость и спокойствие, у Тома это не получалось. Он встал из-за стола и подошел к окну; сад был облит золотистым вечерним светом. Том вздрогнул, выведенный из задумчивости, — рядом с ним стояла Лаура.
— Звонил Ральф, — сказала она, не добавляя — «мистер Маккензи». — Он говорил с Артуром Кроуфильдом. Репортеры разыскали их на озере, задавали тысячи вопросов, фотографировали. Они прервали отдых и вернулись домой — дома легче укрыться от этих проныр.
Том промолчал, и Лаура продолжала:
— Но Ральф считает, что мы должны принять репортеров, ответить на их вопросы и отделаться от них. Он говорит, что нам незачем избегать гласности, потому что стыдиться нечего. И он прав. — Она задумалась и повторила: — Обычно Ральф бывает прав. Я сказала ему, что ты не вернешься в колледж. Он поговорил со своим приятелем Стивенсоном, директором небольшого превосходного колледжа в Новой Англии. Ты можешь туда поступить, они возьмут тебя, учитывая обстоятельства, и в середине учебного года.
— «Учитывая обстоятельства»… — повторил про себя Том. — Да, обстоятельства сложные: отец — куклукс-клановец, да к тому же он вовсе и не отец.
— Ты не возражаешь, чтобы он это устроил, Том? — встревоженно спросила Лаура. — Должно быть, это превосходный колледж.
Том взглянул в ее усталое лицо. Нет, он не должен причинять ей боль.
— Да, — сказал он. — Наверное, это мне подойдет.
Том провел всю неделю в своей комнате за чтением.
В субботу привезли домой Тимми. Том услышал за окном шум подъезжавшей машины, голоса двух женщин, спокойный мужской голос и пронзительный крик Тимми:
— Том! Том!
Тимми ворвался в комнату Тома.
— Смотри! Смотри! — вскричал он. — По пятам за Тимми скакал щенок — грязный, лохматый, неуклюжий. Помесь терьера и дворняги, он казался уродом по сравнению с покойным Графом. — Правда, он красавец? Ну рассмотри его! — Тимми нетерпеливо дергал Тома за рукав. — Я назвал его Граф Третий.
— Почему же Третий? — невольно улыбнулся Том. — Он должен быть Второй.
— Ну, так лучше звучит. Красавец, правда? Он уже знает свое имя.
Пес сел и, склонив голову набок, начал разглядывать Тома.
— Мы взяли его утром в приюте для бродячих собак. Кто-то нашел его на дороге, голодного и перепуганного. Они там в приюте думают, что хозяин его бросил. Ужасно, правда? Он неделю провел в приюте. Его вымыли и кормили, теперь он в отличной форме. Правда, Граф?
Умные коричневые глаза уставились на Тимми, хвост застучал по полу.
— Там был чистокровный эрдель, дядя Артур думал, что я возьму его, но я захотел этого. Дядя Артур заплатил им.
— «Дядя Артур»? Кто научил тебя так его называть?
— Он сказал мне, что я могу называть их «мистер» и «миссис» — или «дядя» и «тетя», как захочу! И я решил, что лучше «дядя» и «тетя», ведь у нас нет таких родственников, кроме маминых тетушек, а они ведь нам двоюродные бабушки. Они славные, Том. Я чудно провел время у них. Мы плавали на лодке по озеру, пристали к островку и устроили там пикник. Вчера мы вернулись в город, а утром поехали в приют. А дом у них такой приятный, чистенький!
— Я там был, — сухо заметил Том.
— Ой, верно, Том! Я забыл. Но как я здорово провел время, Том! Право же, они славные. Дай я тебе расскажу, как мы…
— Слушай, малыш, лучше не надо. Я не хочу о них знать. — Он сожалел о своей резкости, но ощущение, что сеть, накинутая на его семью этими людьми, сжимается, было невыносимо. «Дядя и тетя»! Сеть сжимается все теснее, и их цель — затянуть в нее его, Тома.
К изумлению Тома Тимми пожал плечами.
— Ну и ладно, не будем о них говорить. Но зря ты считаешь, — Тимми посмотрел на Тома удивительно умным взглядом, — что они хотят тебя завлечь. Мы целый вечер говорили об этом с дядей Артуром. Он говорит, что ты взрослый, и волен поступать, как хочешь. И если ты не хочешь иметь с ними дела, то и не надо.
— Он так сказал?
— Честное слово, Том. Он умный. Столько всякого знает. И о моей болезни все знает, все прочитал…
— Ты, что же, думаешь, что папа и мама не читали?
— Конечно, они тоже, — нетерпеливо перебил его Тимми, — но это новое открытие, всего несколько месяцев разрабатывается. Дядя Артур сказал, что они что-то делают с генами, хотят ввести больному лучшие гены, и будут пробовать со следующего года. И, может быть, лет через пять им удастся… Дядя Артур говорит…
Том хотел перебить Тимми замечанием, что дядя Артур — не ученый, но пожалел малыша, у которого так радостно сияли глазенки.
— Ну, что ж, хорошие новости, — заметил он.
— А мне еще немного лет, и я дождусь, пока они этого добьются!
«Дай Бог, братишка!» — подумал Том.
— Это назвали «генетическое преобразование». Если бы они это раньше придумали, Питер был бы жив…
«Питер… Другой сын! Да, Питер…»
— Они мне много рассказывали о Питере. Он был похож на меня. Холли сказала, что он был чудесный брат. Они никогда не ссорились и не дрались. У него был хороший характер.
«Как у тебя, — подумал Том. — Как у нашей мамы».
— Мы с ней в шахматы играли! Я еще почти не умею, но она меня подучила.
«Шахматы его покорили! Невинный ребенок!» — снова рассердился про себя Том.
— Сойди вниз, Том. Пожалуйста! Нельзя тебе сидеть здесь одному!
— Почему нельзя?
— Потому что это плохая манера — не выходить к гостям. А тетя Маргарет сказала, что у меня хорошие манеры. А я ей сказал, что папа учил меня хорошо себя вести.
— Да? И как она на это реагировала?
— Сказала, что это показывает папу с хорошей стороны.
— А что они еще говорили про отца?
Тимми нахмурился, вспоминая:
— Сначала — не помню, а потом дядя Артур сказал, что папа был в клане, и это плохо, но мы должны помнить его хорошие стороны.
«Словно речь доктора Фостера на похоронах отца!» — подумал Том.
— Ну, спустись же вниз, Том!
— Мне это трудно, Тимми. Ты и не знаешь, как трудно!
— Угу, я знаю. Ты расстроен из-за этой девушки. Ты убрал с тумбочки ее фото.
— Что, и это ты знаешь?! — вскипел Том.
— Мистер Маккензи рассказал дяде Артуру, и мы говорили об этом. Тетя Маргарет сказала, что тебе трудно примириться, или что-то в этом роде…
«Обсуждают мои личные дела… Делать им нечего…»
— Она вонючка, Том. Она лгунья. Я читал всю эту чепуху в газетах, брал с твоего письменного стола. И о черных — вздор, разве Бетти Ли — такая? И об иностранцах! Вот мистер Бруно, парикмахер, иностранец, а какой хороший человек! И мистер Футиадес, хозяин кондитерской… Значит, и о евреях — тоже чепуха. Ну и что ж, что ты еврей? Том! Не думай о ней, она — вонючка.
Милый, невинный малыш, прижимающий к себе щенка.
— Том! Давай сойдем вниз.
— О'кей, малыш. Иди, я приду.
На длинной веранде три женщины сидели за столом и разговаривали, а Артур Кроуфильд стоял у окна и глядел в сад. Тимми подбежал к нему, Том, поздоровавшись, сел на скамейку между двумя группами. Он заметил, что все присутствующие словно сговорились не обременять его излишним вниманием.
Он сидел, весь напряженный, весь обратившись в слух и поглядывая уголками глаз то в одну, то в другую сторону.
Женщины говорили о драгоценностях: мать рассказывала о том, как ее тетки, отправившиеся в кругосветное путешествие, высматривают в ювелирных лавочках всякие диковины.
— Особенно Лилиан — у нее острый глаз и вкус замечательный. Смотрите, что она мне только что прислала из Бангкока! Все мои украшения — ее подарки.
— Красота какая! — звонким приятным голоском воскликнула Холли. — Эти лепестки не спаяны?