— Потрогайте! — ответила Лаура с улыбкой. Головка с глянцевитыми волосами нагнулась к Лауре, белые пальчики перебирали золотые лепестки.
«Только евреи любят золото, — фыркала Робби. — Услышали бы это Лилиан и Сесилия!» — подумал Том.
— Оно замечательно выглядит на вас, — сказала Холли. — У вас такая стройная длинная шея. Я хотела бы иметь такую, на мне ожерелья так красиво не смотрятся!
Лаура снова улыбнулась.
«Ей нравится девушка, — подумал Том. — И она так добра к Тимми…»
Артур отошел от окна и подошел к женщинам мимо Тома, словно не замечая его.
— Мне кажется, я нашел вам покупателя, — сказал он Лауре. — Мой знакомый мебельщик хочет расширить дело. Я поговорю с ним, мне кажется, ваши условия ему подойдут.
Том уставился в пол, мрачный и молчаливый. За что на него свалился этот двойной удар? — думал он. — Его родители — чужие, новые родители — евреи, сестра — еврейка!
— Да, — ответила Лаура Артуру. — Сначала это была фирма «Пайге», потом — «Пайге и Райс», потом — «Райс и сын», а теперь…
— Другого пути нет, — мягко возразил Артур. Он отошел от стола и приблизился к сидящему у стены Тому, тот вздрогнул. Может быть, он ждал, что Том заговорит с ним, но тот молчал, и Артур начал первый:
— Я сожалею о… — Он запнулся, не зная, сказать ли «ваш отец» или «Бэд», что было бы слишком фамильярно. В конце концов он выговорил: — Сожалею о случившемся. Ужасная, жестокая смерть.
— Как вы можете сожалеть о нем, — ведь он был в ку-клукс-клане, — язвительно отозвался Том.
— Нельзя отвечать на насилие насилием, даже по отношению к членам клана, исповедующим насилие.
— Но они же хотят вас уничтожить, — сказал Том.
— Знаю.
— Тогда я не могу понять…
— Поймете когда-нибудь, — сурово возразил ему Артур.
«Какой странный человек! И он — мой отец…» — подумал Том, и это слово отдалось в его сердце ударом, как при первой встрече. Том не мог отвести взгляд от этого человека с мигающими из-под очков глазами, нахмурившегося, словно он что-то не одобрял или не мог решить трудную задачу.
— Не думайте, что я — святой подвижник. Нет, всепрощение мне чуждо. — Четкость и выразительность речи Артура удивила Тома. — Я только считаю, что нельзя направлять свой автомобиль в толпу, в гущу живых людей. Если это возможно, — значит, мы живем по закону джунглей. Но хватит об этом. Я хочу поговорить о вас, Том. О нас.
— Спасибо, что подарили Тимми собаку, — стесненно выговорил Том. — Он так доволен.
— Я рад. Но я — о другом. Поймите, Том, вы не должны сближаться с нами, если не хотите этого. Уясните себе это. Но поймите для самого себя — эти предубеждения разрушат вашу душу, разъедят ее словно серная кислота. И вы погибнете, как ваш отец.
— Он был неплохой человек! — запротестовал Том.
— Да, это так, но он позволил, чтобы его сбили с толку плохие люди. Как это случилось со многими в Германии. Вы слышали, что перенес Альберт, мой тесть? И он до сих пор верит в человеческую доброту, как верила Анна Франк, голландская еврейка, девочка, погибшая в концлагере, два года юности которой прошли в наглухо запертом доме, где ее семья укрывалась от нацистов. Альберт считает, что людей надо научить доброте.
«Странные люди», — подумал Том и, вспомнив проповедь доктора Фостера, невольно улыбнулся.
— Чему вы улыбаетесь? — спросил Артур.
— Ваш тесть говорит то же, к чему призывают в воскресной школе.
— Так ведь в этом нет ничего удивительного. Женщины стали прислушиваться к разговору; это было неприятно Тому, и у него вспотели ладони.
Артур замолчал, и Том потупился, снова ощущая смятение. Смерть Бэда… его ужасная смерть. А мать гладит руку этой девушки-еврейки… Холли могла бы быть одной из тех, кому Робби и ее товарищи по группе посылали издевательские и угрожающие письма. Том никогда не принимал в этом участия. Он как будто слышал насмешливый хохот Робби, видел ее презрительный взгляд, обращенный на него, которого она «любила», блестящими способностями которого восхищалась… Неистовый гнев снова запылал в его душе.
— Что касается вашей веры… если вы верите, а я надеюсь, что вы верите… — продолжал Артур, — то я надеюсь, что вы ее сохраните в своем сердце. Питер сохранил свою… нашу веру до самой смерти. — Лицо Артура омрачилось. — А вы по-прежнему интересуетесь астрономией? — спросил он Тома. Том кивнул. — Эта наука расширяет кругозор. В свете истинного знания расистская ненависть кажется дикой, нелепой, бессмысленной. Прочитали вы книгу, которую я вам прислал?
— Я ее разорвал, — смущенно признался Том.
Артур выпрямился.
— Это можно понять. Ничего, я пришлю другую, если вы захотите. Не надо уклончивых ответов, — если вы не захотите, я не буду настаивать.
— Пришлите, — сказал Том и снова подумал, какой это необычный человек. И до чего не похож на Бэда. Окажись Бэд в подобном положении, разве он вел бы себя так выдержанно, так достойно? «Если бы я вырос рядом с ним, а не с Бэдом, — подумал Том, — я был бы другим. Но такой отец не стал бы мне настолько близким, как Бэд, который шутил, охотился со мной, ловил рыбу, играл в мяч… Бэд был отец-товарищ… Но все это в прошлом. Сегодня я живу и буду жить без Бэда».
— Жизнь — особа со странностями, — сказал Артур, словно забавляясь этой мыслью. — Небрежность няньки отдала Питера в семью, где он стал правоверным евреем, а тебе подарила добрую мать Лауру и славного братишку Тимми. Мы с ним друзья, знаешь?
— Он говорил мне, — отозвался Том, не возражая против обращения на «ты».
— Дай мне руку… — Артур взял руку Тома в обе свои и заглянул ему в глаза. — Бог да благословит тебя, — сказал он.
Том едва не заплакал, но сдержал себя. Еще в детстве, когда он упал с трехколесного велосипеда, Бэд объяснил ему, что слезы — позор для мужчины. И все-таки он почувствовал, что глаза его увлажнились.
— Не пойму, что со мной, — пробормотал он.
И тут вдруг к нему ринулась Маргарет — маленькая, на голову ниже Тома. Она обняла его, и он, нагнув голову, смотрел на это круглое румяное лицо, огромные влажные глаза, кудрявые волосы, падающие на одну щеку, почти прикрывающие золотую сережку в форме раковинки. Словно вспышка света озарила его душу. «Это — благословение, — подумал он смятенно, — приобщение к таинству».
— Я сожалею, — пробормотал он, — сожалею, что вас огорчал.
Она прижала пальцы к его губам:
— Ничего, теперь все хорошо, все хорошо.
Глядя поверх головы Маргарет, он увидел Лауру, радостно глядящую на него полными слез глазами. Всю жизнь она понимала его, и сейчас поняла, как он боялся, что эта сцена причинит ей боль, и воскликнула:
— О, Том, разве в твоем сердце мало места — ты можешь любить нас всех, не только меня одну! Я так счастлива за тебя! Не бойся, нам будет хорошо всем вместе!
Разрядку сумела внести Холли.
— Боже, — воскликнула она, — здесь столько воды, что увядшая трава зазеленеет, давайте польем лужайку! — и она потрясла за окном свой насквозь мокрый носовой платочек.
Все весело рассмеялись, и как раз в этот момент Граф Третий поднял ногу и окропил пол веранды.
— Еще вода! — восхищенно закричала Холли.
Тимми быстро схватил щенка и отнес на лужайку.
— Мама, мама, — закричал он, — на той неделе я его научу! Прости, пожалуйста!
Теперь смеялись все, и Том, глядя на Холли, подумал, что Тимми, наверное, прав, она — девушка что надо.
— Наверное, надо позвонить Ральфу? — спросил Артур, глядя на Лауру.
— Почему же не позвонить, — отозвалась она, отвернувшись, чтобы скрыть смущение.
— Он так много сделал для того, чтобы все пришли к соглашению, — заметила Маргарет.
— Том, — воскликнула Лаура, — принеси из погреба бутылку шампанского! Этот день надо отметить.
ГЛАВА 10
На светящемся циферблате часов было пять минут шестого. Лаура выскользнула из кровати в бывшей комнате тети Сесилии. Немыслимо было бы делить с Ральфом супружескую спальню Лауры и Бэда, — эта комната сейчас переделывается в гостиную. Ральф еще спал в высокой старинной кровати из дерева «птичий глаз». Он не пошевельнулся, когда она встала с кровати, накинула халат и, выйдя из спальни, спустилась вниз.