Глава пятьдесят четвертая
Оксана Максимовна по моточку, по клубочку все же раздобыла нужных ниток и начала вязать варежку.
Две недели билась над хитрым орнаментом, считала петли, распускала и вязала снова. Видно, настоящий мастер с золотыми руками создал такую красивую вещь. И все же Оксана Максимовна своего добилась. Перчатка получилась точно такая же, как найденная в Степином рюкзаке. Осталось только вышить вензель.
Как-то в один из горячих дней, управившись с обедом, она вышла с вязанием на крыльцо, села на ступеньках под палящим солнцем — старческие кости требуют тепла.
Положив на колени найденную рукавичку, Оксана Максимовна начала вышивать красной нитью букву «М» на голубом фоне второй перчатки.
На дороге возле двора Бондарей остановилась легковая машина. Матвей Лукич открыл дверцу.
— Максимовна, где твой сын? — в его голосе слышалось раздражение.
— Известно где — на работе!
— На обед еще не приходил?
— Он сегодня в поле обедает, с собой взял.
— Пусть вечером зайдет ко мне, — сказал Матвей Лукич громко, а тише добавил: — Я ему всыплю!..
Но Оксана Максимовна услышала угрозу.
— Чем же он тебе не угодил? — спросила она грубоватым голосом.
— Он знает чем… У Хижняка на тракторе надо было кольца заменить, я приказал Степану, чтобы отдал свои запасные, а он…
Матвей Лукич не договорил, вылез из машины, приблизился к старухе.
— Кто-то машины будет ломать, а Степану отвечать. Вот еще порядки! — ворчала Оксана Максимовна.
Матвей Лукич минуту неотрывно смотрел на перчатку, лежавшую у нее на коленях, потом перевел взгляд на вторую, которая была в руках. Лицо его побледнело.
— Бабушка… Оксана Максимовна!.. Это вы сами такое связали?.. — спросил он, заикаясь, каким-то не своим голосом.
Старуха медленно подняла на него выцветшие глаза, посмотрела удивленно снизу вверх.
— Разве не видишь? А тебе, вижу, понравилось?! Может, заказать хочешь себе? Только это женские. Это я подобрала пару, может, Степа невесту найдет. Вот и будет подарок.
— А где вы взяли такой рисунок? — выдохнул Матвей Лукич.
— Какой рисунок?
— Вот… этот, с буквой «М»…
— Вот чудак. Говорю же тебе, пару вот к этой связала. А она, эта перчатка, от женщины одной осталась. Подорвалась она на минах вон там за селом, где аэродром раньше был. Степа называл ее тетей Аня. Из ее мешка перчатка. Давно это было, еще при немцах, при фашистах проклятых, чтоб они горели на том свете.
Чувствуя, что задыхается, Матвей Лукич рванул воротник рубашки. Посыпались пуговицы.
«Какая тетя Аня? При чем здесь тетя Аня? Это Маша! Только моя Маша могла связать такую перчатку!» — молниеносно промелькнуло в голове. Мысли опережали друг друга.
Сразу же вспомнилась Полтава, домик, в котором почти каждая вещь: простыни, подушки, полотенца, салфетки имели такой вензель. Маша сама придумала его. «Вот это «М», вышитое красными нитками, означает твое имя, Матвей, а меньшая буква, зеленая, — мое имя, — говорила она тогда. — А стебелек, который обвивает обе буквы, свидетельствует о том, что мы с тобой неразлучны до последних дней жизни…»
Это Маша, Маша! Нет другого такого человека на земле, который бы мог вышить эти буквы. Недаром она считалась лучшей вышивальщицей Полтавы, на областных выставках получала первые премии. Это Машина работа. Ошибки не может быть!..
Матвей Лукич пошатнулся. В глазах его потемнело. Дрожащими руками взял перчатку, поднес к лицу. Ему показалось, что от нее повеяло благоуханием Машиных волос, и перед глазами возникла картина давно разрушенного дома: две опрятные уютные комнаты, скромная обстановка.
— Чего это ты побледнел, председатель? Бог с тобой. Случилось что-то? — тревожно спросила старушка и поднялась.
— Скажите, Оксана Максимовна, а больше ничего из тех вещей у вас не сохранилось?.. — так же робко, с затаенным дыханием спросил Матвей Лукич.
— Из каких вещей?
— Да оттуда… — показал он рукой в поле, где когда-то был аэродром.
— A-а, как же, были, курточка детская, пальтишко, рубашки, платок… Да все это износилось. А зачем тебе? Еще фото было. Вот оно осталось, — проговорила бабушка, взволновавшись не меньше Матвея Лукича.
— Где? Где это фото?
— Сейчас покажу…
Она быстро исчезла за дверью.
Матвей Лукич чувствовал себя словно прибитым. Он не мог сделать и шага. Все тело словно окаменело, невероятно отяжелело.