Он чуть поморщился — и я заметил это только потому, что внимательно следил за ним.
— Всех, у кого был доступ, — родственников, друзей. Всех, кого они впустили бы в дом.
— Но ведь думал ты не про них, а про Спейнов.
— Да, наверное.
— Так бывает, сынок, — незачем это отрицать. То, что Дженнифер Спейн выжила, делает ее одним из главных подозреваемых. С другой стороны, это, как правило, все-таки отец: женщина убивает только детей и себя, а вот мужчина — всю семью. В любом случае обычно никто не пытается изобразить взлом. У преступников на уме совсем другое.
— И все-таки это мы выясним на месте, как только приедут криминалисты. Полагаться на слова «мундиров» не будем. А вот насчет оружия я хотел бы узнать сразу.
— Молодец. Да, это самый главный вопрос. А о чем ты спросишь сестру?
— О том, кто мог желать зла Дженнифер Спейн. Или Патрику Спейну.
— Конечно, но об этом мы будем разговаривать со всеми, кого найдем. А о чем ты хочешь спросить именно Фиону Рафферти?
Он пожал плечами.
— Ни о чем. Лично я мечтаю узнать, что она там делала.
— Тут сказано… — Ричи поднял листок. — Они общались каждый день. Она не смогла дозвониться.
— И что? Ричи, подумай. Допустим, они разговаривают… ну, например, в девять, когда благоверные уже на работе, а дети — в школе.
— Или когда женщины тоже работают.
— Дженнифер Спейн не работала, иначе сестра бы сказала: «Ее нет на работе», — а не: «Я не могу ей дозвониться». Итак, Фиона звонит Дженнифер около девяти, самое раннее, в половине девятого — ведь утром у них много дел, — а в десять тридцать шесть, — постучал я по листку, — она в Брайанстауне и звонит «мундирам». Не знаю, где именно живет и работает Фиона Рафферти, зато мне точно известно, что ехать от Брайанстауна до ближайшего населенного пункта не меньше часа. Иными словами, через час после несостоявшегося разговора — максимумчерез час, а может, и раньше — Фиона так сильно напугана, что бросает все и мчит к черту на рога. Слишком уж бурная реакция. Я бы с удовольствием узнал, почему она так подорвалась.
— Может, ей не нужно ехать час. Может, она живет по соседству и просто решила проведать сестру.
— Тогда зачем ехать на машине? Если пешком не дойти, значит, она живет слишком далеко — и, следовательно, ведет себя странно. А вот и правило номер два: странное поведение — это подарок, и его нельзя выпускать из рук, пока полностью не рассмотришь. Ричи, ты уже не в транспортном отделе, у нас не говорят: «Наверное, в тот день она просто встала не с той ноги. Не важно. Забудем об этом». Никогда так не говори.
Возникла особая пауза, означавшая, что разговор еще не закончен.
— Я хороший детектив, — сказал Ричи.
— Уверен, когда-нибудь ты станешь отличным детективом, а сейчас тебе еще учиться и учиться.
— Для этого совершенно не обязательно носить галстук.
— Приятель, тебе не пятнадцать лет. Костюм грабителя еще не делает тебя страшной угрозой истеблишменту. Ты выглядишь как идиот.
Ричи коснулся пальцами рубашки и сказал, тщательно подбирая слова:
— Парни в отделе убийств обычно не из того района, откуда я родом. У остальных родители — фермеры или учителя. Я понимаю, что не такой, как все.
Зеленые глаза Ричи в упор глядели на меня.
— Не важно, откуда ты родом. Происхождение изменить невозможно, так что даже не думай об этом. Важно то, куда ты движешься. А вот направление, друг мой, можно выбирать.
— Знаю. Я же здесь, так?
— И моя задача — помочь тебе пойти дальше. Один из способов выбрать направление — сделать вид, будто ты уже прибыл. Мысль ясна?
На лице Ричи ничего не отразилось.
— Ну смотри: почему мы едем на «бумере»?
Ричи пожал плечами:
— Потому что он вам нравится.
— То есть ты решил, что машина нравится моему эго, — сказал я, ткнув в его сторону пальцем. — Ричи, не обманывай себя: все не так просто. Мы же не мелких воришек ловим: убийцы — крупная рыба. Приехать на место преступления в побитой «тойоте» 95-го года — значит, проявить неуважение, показать, что жертвы не заслуживают лучшего. Людей это напрягает.
— Понятно.
— Более того, в старой, обшарпанной «тойоте» мы будем похожи на неудачников. А это крайне важно, друг мой, — и не только для меня лично. Если преступники увидят неудачников, то подумают, что они круче нас, и тогда их труднее сломать. Если неудачников увидят хорошие люди, то решат, что мы все равно не раскроем преступление и поэтому нам и помогать-то не стоит. И если мы сами увидим в зеркале пару неудачников, что станет с нашими шансами на победу?
— Наверное, шансов станет меньше.
— В точку!.. Если хочешь победить, Ричи, ты должен чувствовать себя победителем. Понимаешь?
Он коснулся узла на галстуке.
— Все просто: нужно лучше одеваться.
— Нет, сынок, тут нет ничего простого. Правила придуманы не зря — и об этом нужно помнить, прежде чем их нарушать.
Я выехал на пустую трассу и позволил «бумеру» показать себя во всей красе. Я знал, что еду точно с разрешенной скоростью, ни на милю больше; Ричи хоть и поглядывал на спидометр, но помалкивал — возможно, думал о том, какой я зануда. Так многие считают, однако все они подростки, если не по возрасту, то по уровню умственного развития. Только подросток может полагать, что скука — это плохо; взрослые с кой-каким жизненным опытом знают: скука — дар небесный. У жизни в рукаве достаточно волнующих событий, которые обрушиваются на тебя в самый неподходящий момент, так что усиливать драматизм совсем не обязательно. Скоро Ричи это поймет.
Я всей душой за развитие инфраструктуры. Если хотите, можете винить в экономическом кризисе застройщиков и их ручных банкиров, но факт остается фактом: если бы не они, мы бы до сих пор выбирались из предыдущего кризиса. Многоэтажка, под завязку набитая жильцами, которые каждое утро идут на работу, поддерживают страну на плаву, а вечером возвращаются домой в уютные гнездышки, куда лучше, чем поле, приносящее пользу от силы паре коров. Людские поселения — они как акулы: если не движутся вперед, то погибают. Однако у каждого из нас есть уголок, который — как мы думаем — никогда не изменится.
Раньше я, тощий паренек в залатанных джинсах, знал Брокен-Харбор как свои пять пальцев. Дети, выросшие во времена процветания, привыкли проводить каникулы на курортах, уж две недели на Коста-дель-Соль — самый что ни на есть минимум. А мне сорок два, и наше поколение довольствовалось малым: две недели в доме-фургоне на берегу Ирландского моря — и ты круче всех.
В то время Брокен-Харбор считался глухоманью — несколько участков для жилых прицепов, дюжина разбросанных в беспорядке домов, населенных людьми по фамилии Уилан или Линч с тех самых пор, как на Земле зародилась жизнь, магазин Линча и паб «Уилан». Короткая пробежка босиком по осыпающимся песчаным дюнам мимо зарослей тростника — и пожалуйста, пляж. Каждый июнь мы проводили там две недели в ржавом домике с двухъярусными кроватями, который отец бронировал за год вперед. Мы с Джери занимали верхние койки, а Дина всегда спала внизу, напротив родителей. Джери — по праву старшинства — могла занять любое место, но всегда выбирала сторону, обращенную к полям, чтобы лицезреть пасущихся пони. Поэтому первое, что я видел по утрам, — сверкающую в лучах рассветного солнца белую морскую пену и длинноногих птиц, снующих по песку.
Ни свет ни заря мы трое — веснушчатые, с облезающей от соленой воды, ветра и редких солнечных лучей кожей — выходили из домика, сжимая в руках куски хлеба с сахаром, и целыми днями играли в пиратов с детьми из других фургонов. К чаю мама жарила на походной плитке яичницу с колбасой, а потом отец отправлял нас в магазин Линча за мороженым. Когда мы возвращались, мама уже сидела у отца на коленях, положив голову ему на плечо, и мечтательно улыбалась, глядя на воду. Он приглаживал ей волосы, чтобы не попали в мороженое. Я целый год ждал, чтобы увидеть родителей такими.
Мы свернули на проселок, и маршрут, словно выцветший набросок, стал постепенно всплывать у меня в памяти: проехать мимо этих зарослей (деревья уже вымахали), за изгибом в каменной стене повернуть налево… Но если раньше с низенького холма открывался вид на море, сейчас откуда ни возьмись появился поселок и, словно баррикада, преградил нам путь: за высокой стеной из шлакобетонных блоков — рады черепичных крыш и белых фронтонов. У входа рекламный щит, на котором яркими и крупными, с мою голову, буквами написано: «Добро пожаловать в Оушен-Вью в Брайанстауне. Новое слово на рынке жилья премиум-класса. Роскошные дома открыты для просмотра». На знаке кто-то нарисовал большой красный член с яйцами.