— Да-да?
Конечно же, это была мама Аллы, Элина Станиславовна. Наташе всегда безумно нравилось это имя — сложное, длинное, красивое…
— Здравствуйте, Элина Станиславовна… Это Наташа Лозанова, мы с Аллой…
— Ну, неужели ты думаешь, что я тебя забыла, Наташенька? — перебила ее удивленная женщина. — Это ты куда-то пропала! А мы всегда тебя помним.
— Да я… ну, так уж сложилось. А Алла…
— Деточка, Алла уехала с мужем на целый год, но теперь уже скоро вернется. В конце мая. А ну, быстро рассказывай, как твои дела? Учишься? Или работаешь? Как бабушка?
— Бабушка умерла…
— Ох… — В голосе Элины Станиславовны послышалось неподдельное сочувствие. — Как же ты теперь? Совсем одна?
— Ничего, справляюсь… Работаю, ну, в общем…
— Наташенька, милая, а как у тебя… ох, извини, я такая бестактная… но все равно. Как у тебя с деньгами?
— Нормально, не беспокойтесь. Хватает. Я просто хотела с Аллой поговорить, школу вспомнить.
— Как только Аллочка вернется, я ей сразу скажу, что ты звонила. У тебя телефон прежний? Живешь там же?
— Да.
— Наташенька, а ты не хочешь перейти на работу к Никите Петровичу? Он бы нашел для тебя хорошее место. А?
Наташа вообще-то забыла, что отец Аллы был преуспевающим бизнесменом, имел два магазина спортивных товаров… и в самом деле, она могла бы там неплохо устроиться. Но почему-то ей совсем не хотелось этого.
— Спасибо, Элина Станиславовна, я в приличной фирме работаю, все в порядке. В общем, извините, я, наверное, позвоню потом… вы сказали, в конце мая?
— Да, не позже двадцать седьмого. У ее мужа контракт заканчивается.
— А где они?
— В Египте. Алла жалуется на жару, и вообще ей там не нравится. Но конечно, деваться некуда. Место жены рядом с мужем. Ты согласна?
— Конечно, согласна… Ну ладно, до свидания. Элина Станиславовна.
— До свидания, Наташенька, целую тебя! И желаю удачи.
Повесив трубку, Наташа долго сидела неподвижно и смотрела на телефонный аппарат, не видя громоздкой черной конструкции. Египет… как это удивительно! Пирамиды, верблюды, арабы в белых бурнусах… что там eщe есть? Да много чего. Необыкновенная, таинственная страна! Интересно, не найдется ли у нее какой-нибудь книжки о Египте?
Наташа принялась шарить по старым книжным шкафам, некогда хранившим в себе сокровища мысли и знаний, а ныне почти опустевшим. В них осталось лишь то, что невозможно было продать, всякий хлам, который не взяли ни в один магазин старой книги. А драгоценные тома многочисленных русских и зарубежных классиков и разнообразные словари и справочники бабушка давным-давно распродала — когда Наташа еще училась в школе и нужно было на что-то жить. Но почти сразу же Наташа забыла о цели своих поисков, потому что в шкафах в темном коридоре — тех самых, до которых у нее еще не дошли руки, — обнаружила залежи старых газет. Зачем они тут? Пыли-то, пыли…
Не долго думая Наташа надела куртку, схватила пачку газет и понесла ее на помойку. И тут же на нее снова нахлынули воспоминания…
Газеты… ну конечно, это была одна из ценностей в их доме. История! История государства Российского. Перестройка, эпоха перемен. Даты, события, люди. Тоска, одним словом. Однако и отец, и мама, и даже бабушка тряслись над газетами так, словно те и в самом деле были невесть какой важной вещью. Как будто их нельзя просмотреть в библиотеке. Но — нет. Семья Лозановых жила в твердом убеждении, что в библиотеке все политические новости скандального характера мгновенно прячутся в специальном хранилище, откуда их не извлечь даже указом президента. Так было при коммунизме, и так будет всегда. И вся эта болтовня о демократии и свободе слова — чисто временное явление. Вот-вот снова введут цензуру, вот-вот снова начнется слежка за неблагонадежными…
Вынося во двор шестую гору пожелтевшей пыльной бумаги, Наташа вдруг подумала: а что, если ее родители были не совсем нормальными? Ведь сотни других людей вокруг как-то очень быстро приспособились к новой жизни… кто открыл свое дело, кто приобрел такую специальность, которая давала возможность неплохо жить. Но конечно, для этого нужно было много работать, много учиться, точнее, переучиваться, а ее родители на такое не были способны. Да ведь и не только они. Сколько еще подобных, потерявшихся в новом мире… Не привыкли трудиться по-настоящему — и даже думать об этом не хотят. Хотят жить, как прежде, как в счастливые дни голодной и нищей молодости, и плевать им на какую-то там свободу слова, лишь бы пайку давали.