В опубликованной в журнале «Вопросы истории» статье были обвинения и против дагестанского историка Расула Магомедова, который тоже «неправильно» понимал роль Шамиля в истории, не имеющую «ничего общего с марксизмом». Историка Семена Кузьмича Бушуева, написавшего книгу о Шамиле, обвиняли в том, что он приписывал борьбе горцев демократический, справедливый характер. Милицу Васильевну Нечкину, под редакцией которой вышел учебник по истории СССР, обвиняли в том, что в учебнике превозносятся выдающиеся качества Шамиля, он изображается как защитник народных масс.
Это выглядело мрачным фарсом. Ещё недавно повсюду цитировали того же Карла Маркса, который высоко отзывался о Шамиле. И будто не было выставки 1941 года в Историческом музее на Красной площади, которая как раз и показывала Шамиля вождём масс в национально-освободительном движении. Будто не было народного энтузиазма в годы войны, когда люди отдавали свои сбережения, отдавали последнее на строительство танковой колонны «Шамиль». Тогда их благодарил сам главнокомандующий, а теперь они не были уверены, что их за это не арестуют, не сошлют, не расстреляют.
Объяснить всё это было невозможно, оставалось лишь догадываться о тайных движущих пружинах той отвратительной затеи.
Но особенно Расул Гамзатов беспокоился за отца, который ещё недавно вдохновлял воинов своей поэмой «Шамиль». И начиналась она, по наступившим временам, более чем крамольно:
Трагические судьбы многих известных людей свидетельствовали, что ни ордена, которыми был награждён народный поэт, ни недавнее избрание его в Верховный Совет СССР не могли стать «охранной грамотой». Уже и на руководство Дагестана оказывалось чудовищное давление с требованием признать Шамиля едва ли не врагом советской власти.
ПОЭТ И ОВЦЫ
Осенью Расула Гамзатова, как молодого и активного члена Союза писателей, вызвали в обком партии. Он был готов ко всему — от критики стихов за отрыв от масс до обвинений в преклонении пред Западом за стихи Роберта Бёрнса, которые он переводил и с упоением читал на вечерах. Такого рода «письма наверх» с заголовком «Довожу до вашего сведения» обычно зачитывали, загнув край листа, чтобы скрыть подпись бдительного товарища. Но на этот раз Гамзатова ждало странное поручение.
«Неожиданно выпал снег, который покрыл землю чуть ли не на метр, — писал Расул Гамзатов. — Овцы и ягнята остались без корма. Они начали гибнуть. Меня вызвали в обком партии и говорят:
— Поезжай, Расул, на кутаны, нужно спасать овец.
— Какую же помощь я им окажу?
— На месте увидишь. Придумаешь. Надо найти пути для их спасения.
Дороги к овцам я не знал как следует и в хорошую погоду, каково же мне было искать её в пургу! Но партийная дисциплина превыше всего, и я брёл сквозь снег и ветер. Наконец я набрёл на одну кошару. Меня встретили печальные чабаны. Слёзы на их щеках и усах превратились в ледяные мутные бусинки. Окровавленными мордами овцы пытались сквозь обледенелый снег добраться до травы. Но прогрызть ледяную кору они не могли и погибали. Собаки спрятались от ветра в укромные места, забыв о волках и ворах. Одним словом, бедствие и беспомощность — вот что я нашёл здесь. Увидев меня, чабаны горько засмеялись:
— Чего нам не хватает сейчас, так это стихов и песен. Ведь ты пришёл, чтобы читать нам стихи или спеть нам песню, о сын Гамзата из аула Цада? Ты лучше изобрази нам плач, а мы тебе будем подвывать.
Три дня я просидел в шалаше чабанов, а потом, увидев, что никакой пользы от меня нет и не может быть, показал чабанам свою спину. Путь мой лежал в Махачкалу.
— Ну как, спас овец? — спросили меня в обкоме.
— Трёх баранов я спас.
— Каким образом, расскажи?
— Очень просто, чабаны зарезали трёх баранов, и мы их съели. Считаю, что этих баранов я спас.
— Ладно, — рассердились в обкоме, — иди, занимайся своими стихами, а спасать овец мы будем, как видно, без тебя. А чтобы лучше писались стихи, объявляем тебе строгий выговор».
ПРЕМИЯ НА ПРОЩАНЬЕ