Кто знает, куда бы привел в тот год Витьку основной закон его тяготения, если бы не узнал Витька, что все его эксперименты — это сущая мура по сравнению с той ямой, которую выкопали тем летом где-то на Сунгире. Та яма перевернула научные представления о человеке эпохи палеолита, сложившиеся в течение всех предыдущих исследований. И Витька проявил всю изобретательность, даже изворотливость, на какие был способен, чтобы добиться своего — прервать незаконченные опыты и уехать с экспедицией на раскопки.
На Сунгирь ехали «спецавтобусом». Было душно, через окна пекло, но в автобусе всю дорогу кричали песни, пробовали плясать и, красные, распаренные, доехали до Владимира незаметно.
Город открылся неожиданно — автобус вынырнул из леса, и впереди встали на холмах скопища новых белых домов, и машина сразу выкатила на широкий проспект. Но вдруг замелькали по сторонам старые приземистые здания, колокольни, церкви, соборы…
Все вертели головами, шарахались от окошка к окошку, и «спецавтобус» скрипел, переваливаясь, как утка, со стороны на сторону, а молодой бородатый кандидат наук, сидевший рядом с водителем, изрекал:
— Земляной вал и Златые врата — двенадцатый век; Успенский собор — фрески Андрея Рублева; жемчужина древнерусского зодчества — Дмитриевский собор; Рождественский монастырь — захоронение Александра Невского… Неподалеку от Владимира — Боголюбово, Суздаль — абсолютно уникальный город…
Разве не смешно слушать все это?! Обшарь пол-России — не отыщешь столько старины, сколько собрано здесь, в одном месте.
Ухмыляясь, Витька думал: а не заняться ли ему историей?..
Схема будущих взаимоотношений наметилась в дороге, а при разбивке лагеря утвердилась опытным путем и закрепила на все лето пары — Игоря из Новосибирска и Валю из Тулы, Олега из Москвы и Лену из Харькова, Сашу из Омска и Нину из Горького. Некоторым, правда, для уточнения связей потребовалось еще несколько дней, и тогда уже все взаимоотношения сложились окончательно, и пары каждый вечер, уединяясь, разбредались и возвращались по одной под утро в лагерь.
Без пар остались Витька и бородатый кандидат наук, временно, до особого случая, возглавлявший экспедицию.
Кандидат был поглощен будущими открытиями и, кроме раскопок, ничего вокруг не замечал и ни на что не обращал внимания — не знал, когда кто ложится спать и встает, не понимал, почему некоторые целыми днями клюют носом.
Витька, хоть и жаждал открытий, но все замечал, все понимал и во всем отыскивал смешное.
Неподалеку от раскопок находилось древнеславянское городище — окруженный рвом холм с вогнутой, наподобие блюдца, вершиной. Городище было удивительно своей близостью к памятникам других веков, других эпох — с его вершины видны были и церковь Покрова на Нерли, и Владимир, и Боголюбово, и раскопки. Но Витька иронизировал не над этим.
Остатки земляного вала по краю вершины холма заросли ивняком и ольхой, там, на вершине холма, и ставила экспедиция палатки, там и складывались окончательно пары. В первый же день Витька произнес программную речь. Он заглянул в глубь истории, нарисовал картину прошлого, когда вершина этого холма была огорожена бревенчатым частоколом, тесно уставлена хижинами и перенаселена голой ребятней, параллельно Витька коснулся наших дней и на примере великого поселения данной экспедиции сделал вывод, что смешно было бы провести социологические исследования среди счастливых семейных пар — все они оказались бы результатом случайных знакомств…
Закончить речь Витьке помешал кандидат наук.
— Пошли, — сказал он. — Пошли.
К раскопкам шагали торжественно притихшие и какие-то испуганные. Где-то на пустыре, среди свалок, остановились на краю карьера четырехметровой глубины. Кандидат наук торжественно провозгласил:
— Вот! Здесь!
И замер в благоговейном почтении.
Витька заглянул вниз — обыкновенная ямина, глядеть там не на что — и заржал.
На него оглянулись с возмущением, и он умолк, закрыл физиономию ладонями.
Настали будни. С вечерами у дымных костров, с обедами на солнцепеке, с однообразными неделями копания в земле. Прежде всего безбоязненно снимали верхний слой. От нулевой отметки копали осторожно. И вот — первая находка, какой-нибудь камушек, на котором кандидат наук обнаруживал следы обработки — ретушь. Начинался культурный слой — и тогда продвигались ощупью, срезали землю лопатами по сантиметрику, каждый камушек, каждое пятнышко расчищали осторожненько ножами, обметали кисточками, обдували, извлекали с величайшими предосторожностями. За лето раскопали немало костей бизонов, северных оленей, диких лошадей, мамонтов. На гигантский тазовый пояс мамонта глядеть приезжали ученые из Москвы. Встречалось немало кострищ, каменных скребков, костяных подвесок, кремневых наконечников. Это были рядовые находки, а новой сенсации не было. Никак не могли наткнуться на погребение древнего человека.