— Вы хотите что-то купить? Здесь все продается на иностранную валюту. — Усмехнулась: — У вас сертификаты?..
Лена выскочила на улицу и стояла там, издали вглядываясь в нарядную, залитую зеленым неоновым светом витрину. Тогда и увидела она, как вошли в магазин необычно одетые люди — их черные тела до самых пят были завернуты в яркие оранжевые ткани, а ноги были почти босы — на ногах болтались какие-то примитивные, вроде бы даже деревянные сандалии.
Лена дождалась, когда эти темнокожие вышли из магазина, и долго-долго шла следом за ними, дивясь их одеждам и стараясь угадать, что купили эти люди…
Вернулась Лена домой истомленная духотой большого города и сразу прилегла. Только смежила веки, и ей опять увиделись те странные люди в оранжевом, и Лена улыбнулась, представив, как приедут они к себе домой и своим детям, таким же, как сами, черным, завернутым в оранжевое, привезут сувениры, упакованные в коробочки ее руками…
Лена опять шла, долго шла за этими людьми, все глубже погружаясь в сон, в тот самый сон, в котором ждал ее пожар.
Пробудившись, она вскочила. Бросилась к окну. Не слышно было набата, криков. Небо лежало над городом темное, в звездах. Лена тихонько засмеялась. Засмеялась по привычке в кулак. Разделась, а потом притворила дверь в сени — в сенях гулял ночной ветерок, дверь поскрипывала… Это дверь разбудила ее…
Легла Лена, и на нее навалилась тоска. Что за жизнь у нее? Зря она живет. Никому не нужна… Были бы у нее дети!.. Много детей. Маленькие, пухлые. Или случился бы в самом деле пожар, и кинулась бы она в огонь, упала.
И уже не во сне, а в воображении своем увидела Лена снова огонь, мастерские в огне…
Нет-нет, без мастерских у нее совсем не будет жизни, куда ей деваться потом в этом городе, где ей знакомо все до мелочей, где, кажется, ее все знают и она — всех… Всех, кроме туристов. Да и туристов знает — в большинстве своем каких-то одинаковых — в мятом, несвежем, заспанных, равнодушных к Лене…
Города этого последние столетия как будто не касалось время. Все менялось вокруг — над городом с ревом набирали высоту реактивные самолеты, по-за городом с громом и лязгом шло стороной шоссе, — а город, все такой же сонный и пыльный, как сотни лет назад, все дремал в запустении и все больше дряхлел.
Вспомнили об этом городе совсем недавно. Спешно стали чинить и подкрашивать, обновлять старину, со всего света зазывать сюда туристов. И улицы города переполнились приезжими людьми, и город быстрехонько превратился в многоязычный базар, днем шумный, как никогда раньше, пыльный, а к ночи замусоренный и по-прежнему безлюдный.
И тут жизнь Лены, до той поры скучная, однообразная, переменилась. Открыли в городе мастерские. Приспособили к делу старый барак — тесовые стены и крыша, узкий коридор с дощатым прогнившим полом и частыми скрипучими дверьми по обе стороны. Подоконники, двери, полы выскоблили, помыли, стены изнутри оклеили обоями, собрали в барак из окрестных сел и деревень умельцев и приколотили над входом вывеску. Лену туда зачислили завскладом — это и приукрасило ее житье.
За дверьми, в тесных темных комнатах барака, работали с медью и деревом — чеканили, паяли, резали, выжигали, плели сувенирные лапти (по ногтю лапоток); в каждой комнате шла своя особая жизнь, из-за каждой двери в коридоре слышались свои особые запахи, шорохи и стуки…
В мастерской Федора Ивановича, горбоносого старика с мохнатой седой головой и жилистыми желтыми руками, в воздухе всегда висел тяжелыми пластами синий дым — в горле першило от крепкого самосада; из мастерской Ксении Андреевны, полной молодящейся женщины, в коридор тянуло ароматом пудры; из-за двери Василь Василича, сухонького быстроглазого мужика, по всему зданию несло запахом черного кофе; из мастерской Игнатия Лаврентьевича, длинного, важного молчуна, по всему зданию разносился вечный гром меди.
К мастерам Лена заходила редко, только по делу, хотя ей иногда и хотелось посидеть возле мастера, затаившись, понаблюдать, как он работает, увидеть, как эти ежедневные таинственные шорохи и стуки за дверьми рождают на свет красивые вещицы, которые потом готовыми поступают к ней, Лене, на склад.
Прежде чем упаковать изделия, наклеить сверху на картонную коробку ярлык с надписями, Лена подолгу разглядывала каждый сувенир. Любовалась рисунком, формой. Иногда думала, как надо было бы изменить что-нибудь, и тогда сувенир стал бы еще краше, привлекательней. Думала, что как-нибудь явится на заседание художественного совета и выскажет свое мнение по каждому сувениру, и все будут внимательно слушать ее, и все поймут, что она не просто завскладом, что она понимает в красоте.