Семен Артемьевич благодушествовал, а Левенцеву виделся он прежним — нагло-самоуверенным — и ощущая, как возвращается к нему вызванная ночным скандалом и бессонницей злость, и зная наперед, предугадывая, как давнее, долго не проходившее жадное желание с лихвой расквитаться с Меликасетом теперь найдет выход, выльется, выплеснется наружу, с радостью отдался этому чувству и в ответ на приветливые слова Семена Артемьевича вел себя вызывающе, дерзил и выскочил из «Волги», хлопнув дверцей. Когда машина укатила, пыхая беззвучно голубым дымком, и он представил себе, как сидит в ней Семен Артемьевич, высоко задрав голову и чуть повернув в сторону подбородок, к нему еще раз вернулось ненадолго сильное, как вожделенная страсть, желание мстить Меликасету, но тут он опять увидел обновленный город — припорошенный снегом, будто подернутый мягкой грустью, и так же, как вспомнил, так и забыл Семена Артемьевича — сразу, неожиданно и прочно, будто никогда тот не входил в его жизнь, — забыл, потому что вернулась к нему потребность работать — та потребность, какая осмысливала его жизнь и всегда возвращала ему силы.
Левенцев еще не добрался до дома, а Семен Артемьевич сидел уже на оперативке. Здесь строили торговый центр, именно здесь предстояло освоить до конца года семьдесят тысяч. Собрались подрядчики и субподрядчики. Чтобы в полной мере спрашивать с них за все, важно было выслушать их требования и принять меры к удовлетворению.
Семен Артемьевич четко и последовательно ставил вопросы (где, когда, сколько?); уточнял и еще раз уточнял потребности и возможности строителей; фиксировал ответы и тут же, для себя, отмечал, что в этих ответах главное, а что второстепенное: автокраны к транспорт для погрузки, перевозки и разгрузки блоков — главное, а прожектора на монтажной площадке — второстепенное, кондуктора — главное (срочно потребовать от ДСК сварить), а изменение облицовочных фасадных панелей — второстепенное (панели можно монтировать и после… Придется, правда, вручную таскать по этажам бетон, но эти работы перейдут на следующий год).
Для Семена Артемьевича оперативка была столь привычным делом, что он не все слушал, о чем здесь говорили. Казалось, он весь внимание и сосредоточенность, он весь в том, о чем спорят подрядчик с субподрядчиком, а его мысли в это время уходили совсем в другую сторону. Он думал о том, что, если у него останется время, он, отпустив всех, побеседует с монтажниками и бугром — от них можно услышать дельные предложения. Бугор здесь опытный, Семен Артемьевич только вернулся в город после института, а Лобанов уже бригадирствовал — все знает. Хотя наперед можно предположить, чего потребует: платите аккордно — бутсделано. Но аккордная плата не укладывается в фонд зарплаты…
Семен Артемьевич размышлял о деле, но порой ему почему-то за голосами, которые звучали в вагончике, слышался резковато-въедливый голос Левенцева, а из-за лиц, окружавших Семена Артемьевича, выглядывал попеременно то конопатый подросток в кроличьей шапке, то щуплый человек с рыжей бородой, и Семен Артемьевич несколько раз спрашивал у себя одно и то же: «Зачем Левенцев отрастил эту бороду? Козел и козел…»
Сам он никогда не менял выработанных еще в молодости привычек — носил темный костюм и белую сорочку с галстуком, коротко подстригался и тщательно выбривал лицо — ничем не отличался от других, а на тех, кто внешним своим видом выделялся, глядел с удивлением, испытывая раздражение и неприязнь; и теперь ему казалось, что отвлекает его Левенцев от оперативки только потому, что носит эту никудышную рыжую бороду.
Впрочем, и Левенцев, и оперативка вскоре отошли для него на второй план, он весь переключился на предстоящее совещание, стараясь предугадать, как поведут себя Сергей Михайлович с Андреем Макаровичем.
Андрей Макарович обычно во всем полагался на него и поддерживал, а Сергей Михайлович никогда не принимал ничьих заверений на веру, требовал всегда в подкрепление доводы…
Занятый мыслями о совещании, а потом самим совещанием, которое, кстати, прошло успешно и так, как хотелось того, Семен Артемьевич совсем забыл о Левенцеве. Забыл надолго, и они долго не встречались больше. И каждый из них жил по-прежнему своей жизнью, не подозревая того, что судьбы их уже сошлись и навсегда связаны теперь будут незаметной, но надежной связью мыслей, взглядов, оценок, памяти…
Недели через полторы о Левенцеве Семену Артемьевичу напомнила Руфина Викторовна. Семен Артемьевич уже лежал, а Руфина Викторовна все еще ходила по квартире, хлопала дверьми. Наконец и она вошла в спальню. Зажгла над своей кроватью бра, погасила верхний свет и скинула на кресло халатик. Улыбнулась отражению в зеркале, сказала: