Семен Артемьевич опять обрадовался:
— Знаю, знаю! Условия не ахти. Я как раз занимаюсь этим вопросом. Ему надо помочь.
— И не тяни, не тяни, — загудела трубка. — В центральной газете не зря пишут. Когда все будет ясно — прямо мне доложишь.
Семен Артемьевич решил, что действовать надо не мешкая, и в тот же день послал за Левенцевым курьера.
И состоялась их вторая встреча, и возобновилась открытая связь, бывшая какое-то время односторонней, скрытой от Левенцева, и то, что наметилось между ними в первый раз, теперь проявилось в полную силу. Левенцев, который все еще сожалел о прежней своей несдержанности, получив этот неожиданный вызов и связав его в опасливой надежде с мастерской, хотел свести прошлую свою грубость к незначащему ничего приятельскому подтруниванию, но, увидев Семена Артемьевича, его добротный костюм, его чистое, гладкое лицо, его задранный подбородок, снова испытал к нему давнюю неприязнь. И встреча опять получилась острая и неприятная, а закончилась уж совсем скверно — для Левенцева.
Правда, у него после этой встречи появилась надежда получить мастерскую, зато сам он оказался а таком положении, что сразу переменилась вся его жизнь. Она скособочилась, перекосилась, ушла куда-то в сторону от всего, к чему он был так привязан, во что был так углублен. И он не узнавал самого себя. Он уже был не он, он отошел от всех своих привычек, он утратил всякую гордость — ходил раз за разом к секретарше Семена Артемьевича, та назначала ему часы приема и переназначала, а он все ходил, потом стал ходить к Вахтееву, человеку горячему и въедливому, задавшемуся целью вызнать о Левенцеве все в подробностях: кто поднял вопрос о выделении ему квартиры, и кем ему приходится Семен Артемьевич, и к чему одинокому человеку две комнаты?.. После начались хождения по инстанциям — все ниже и ниже. Там уже никто не ставил под сомнение пришедшую сверху команду выделить ему квартиру, там уже задавали конкретные вопросы: какую? Где? Когда? И всюду он твердил одно: ему нужна большая мастерская! Очень большая! Как можно больше!
— Мастерская?! — удивлялись везде.
— Да… То есть — комната большая, — говорил Левенцев.
— А вторая? — спрашивали его.
— Все равно, — говорил он, — все равно.
С неделю он обивал пороги разных кабинетов, отвечал на вопросы, писал требуемые бумаги, но делал все так, будто нужно это было кому-то другому, а не ему, и не мог избавиться от ощущения, что происходит все это с ним не на самом деле, а во сне.
Действительно, разве возможно в реальности такое, чтобы он, забросив работу, день за днем ходил в покорности к разным людям со своей просьбой?.. За всю его жизнь, кажется, он никогда никого ни о чем не просил…
Нереальным представлялось и то, что у него скоро будет отдельная квартира, в которой можно работать и работать, без помех работать круглые сутки!.. Сколько же там можно успеть всего сделать?! Днем можно писать, в сумерках рисовать, а ночью думать, сколачивать подрамники, натягивать холсты, читать…
Нет, такая жизнь тоже была нереальной.
Взаимоотношения между ним и Семеном Артемьевичем опять обрели одностороннюю связь. Куда бы ни являлся со своим делом Левенцев, он везде слышал почтительные разговоры о Семене Артемьевиче и забыть последнюю встречу с ним никак не мог, он жил в неведении, и ему все казалось, что судьба его отныне крепко-накрепко зажата в руках Семена Артемьевича. А Семен Артемьевич, успев за это время доложить Сергею Михайловичу, что вопрос с художником Левенцевым решен и что в течение месяца тому будут созданы соответствующие условия для работы и отдыха, передал дело Левенцева своему заместителю Вахтееву. Он больше не вспоминал о Левенцеве, но по велению своего служебного долга немало делал для того, чтобы казавшееся Левенцеву несбыточным стало реальным.
Данные вселяли в Семена Артемьевича уверенность, что годовой план по строительству будет выполнен. Может быть, с самой небольшой натяжкой… С освоением средств они справятся — это уже ясно, а вот для ввода объектов в эксплуатацию не обойтись без дополнительных и, видимо, жестких усилий… Придется, возможно и даже очевидно, принимать у строителей сооружения с недоделками…
Переходные средства, финансирование строительства на будущий год, фонды… — все вынуждало идти на такой нежелательный шаг. Вот и гнал он план. Для себя — не для себя?.. А премии за выполнение и перевыполнение плана — не для людей, что ли?..
И ему будет премия. Но таких, как он, как Вахтеев, единицы, а с премиями, наградами, почетом связаны интересы тысяч.