Лидуха подхватила мужа под мышки, приподняла. Голова Феди-Старателя мотнулась, он мутным взглядом отыскал Ратникова, улыбнулся сонно и виновато:
— Пот-т-толкуем еще. С-с-с-троители — это о-о! Война!..
Федя-Старатель что-то бормотал пьяно, а Лидуха тащила его из горницы, добродушно-сердито приговаривая:
— Тоже строитель. Яичный бы отвар тебе пить, а не водку. Не цепляйся. Ползи уж! Ползи! Идол.
— Нутро у него такое, — сказала мать, — он без дела не может. Напьется — тогда и передохнет только, вот Лидуха никогда и не перечит: пьет — ну и пей, отоспится после.
— Где он работает?
— А кто ж его знает. На заводе где-то. С Лидухой вместе.
Тетка Настя охотно стала рассказывать о Феде-Старателе, о Лидухе, но Ратников уже не слушал мать. Тело его обмякло, глаза слипались — сморила внезапная обморочная какая-то усталость, он с трудом удерживался, чтобы не упасть на диван.
— Мама, — чуть внятно проговорил он, — спать… Я хочу спать… На сеновале. Давно не спал на сеновале.
Мать засуетилась:
— А, господи! Спи! Хочешь — так спи! Я ж рази перечу? Как лучше хотела!..
Глава VIII
После полуночи прошла над деревней гроза. Ратникова разбудил трескучий разломистый гром. Гром валко прокатился над домами и оборвался. Было темно и тихо. Так тихо, что Ратников расслышал, как где-то в дальнем углу сеновала копошится в сухих стеблях букашка. Он попытался определить время и не мог. Гром раз за разом треснул над крышей, еще и еще, загремел в отдалении, как будто над старым, заросшим муравой выгоном, и, добродушно рокоча, стал перекатываться от деревни все дальше и дальше. Рванул ветер и стих. Ударили по крыше редкие, крупные капли, учащенно застучали, зашумели, и пролился на землю ровный спорый дождь. Под его шелест Ратников опять уснул.
Пробудился от крика петуха. Тотчас внизу скрипнула тихо дверь. Мать шепотом бранила петуха — петух с громким хлопаньем крыльев заметался по хлеву и выскочил в лаз, и со двора послышался вскоре его торжествующий клич и уже оттуда, со двора, приглушенный голос матери. Раннее, низкое солнце било в дощатую стенку, из щелей тянулись над сеном золотые паутинки света. Пахло свежим сеном. Мать не держала скотины, но каждое лето подкашивала потихоньку.
Ратников поднялся, слез по шаткой лестнице и вышел за ворота. Пырей у плетня, морковная ботва в огороде, перья лука, огуречные листья — все было мокрое, покрытое крупными каплями росы. Под вишнями лежала густая тень.
— Ах, бандит! — услышал Ратников сзади у себя. Обескураженная мать глядела на него виновато и скорбно: — Разбудил он тебя, поднял, шатун беспутный! Это Лидухин петух, это он за чужими курами таскается. Недоглядела я. Своего-то убрала, под ведро запрятала.
Ратников наклонился к матери, поцеловал ее в голову.
Умывался он во дворе, мать поливала ему из ковша. Потом они молча вошли в дом. Завтрак уже был готов. На столе дожидался зеленый салат, залитый сметаной, черный хлеб, нарезанный крупными ломтями, свежие огурцы, соль. На керосинке потрескивала сковородка — грелась на малом огне поджаренная колбаса. Мать прибавила огня и вылила на сковороду четыре яйца. На столе запузырилась, зашипела глазунья.
Пока Ратников ел, мать сидела напротив, по привычке уронив на колени немощные свои руки. Опять глядела на него встревоженно и скорбно.
— Разворошили вчерась старое, — сказала она. — Всю ночь ворочалась я. Думала.
Мать заковыляла к комоду, порылась в ящике, хотела, видно, вытащить амбарную книгу с фотографиями, но передумала, вернулась к столу, села.
— Сравнивала, когда лучше жить было, когда хуже…
— Ну и как? — спросил Ратников, подумал, что надо было бы ему переодеться в гражданское, и тут же забыл об этом.
— Хотела вспомнить, когда горше-то всего было, и не могла. Разное в голову лезет — и плохое, и хорошее.
«Вспоминает человек, — подумал Ратников, — чаще всего не то, что приятно ему или неприятно, а то, что памятно, то, что поворачивает жизнь в сторону…»
— Не спалось, не спалось нынче…
Опять говорила мать, опять вспоминала, перебирала в памяти и далекое, и недалекое — что приходило в голову, но Ратников не хотел ничего вспоминать, не хотел ни о чем думать, не хотел слушать. Лишь кратко, как вспышка, мелькнула в голове мысль о том, что мать за жизнь свою повидала много. Ходила в лаптях, пахала сохой, дивилась первым сельским машинам, а теперь смотрит по телевизору передачи из космоса.