Нижние же чины двести двадцать шестого пехотного Землянского полка ничем не тяготились.
Пятьдесят седьмая пехотная дивизия, куда входил вышеозначенный полк, в продолжение нескольких дней сооружала окопы с бруствером и заслонами, бойницами и блиндажами. Нижние чины истребляли рощи и лесные массивы для наката прочных козырьков и навесов. Дивизия занимала оборонительную линию Георгенфельд — Фридрихсвальде, но нижние чины не понимали, почему надо обороняться, если впереди имелись значительные части кадровых войск, а победа, как известно, лежала в столице немцев: о том, что самсоновскую армию постигла катастрофа, нижних чинов никто не информировал.
В течение трех дней после сооружения окопов нижние чины оборудовали их внутренний вид предметами бытового обихода: перинами они устилали дно, а холодные окопные стены обвешивали коврами и полотном, суконными тканями и шелком. Огромные окопные ниши были хранилищем всего того, что казалось нужным для похода: котелки и цилиндры, фраки и сюртуки, мясорубки и перечницы, швейные машины и бронзовые статуэтки. Новые владельцы предметов мечтали унести все на отдаленную российскую родину после церемониального марширования на одной из площадей немецкой столицы. Досуг заполнялся любованием вещами и спором о том, можно ли одеваться в штатское, не посрамляя воинской чести. Окопы приобрели видимость жилья, превосходящего по убранству лучшую российскую хату. Таким образом, нижние чины освоились бы в окопах на продолжительное время, если бы никакая стрельба не тревожила их мирного покоя. Они прожили в окопах несколько мирных дней, готовы были прожить тут долгие годы.
Война пока протекала для нижних чинов мирно, и до их слуха еще не доходила артиллерийская канонада. Утром одиннадцатого сентября с передовых позиций мимо окопов проходили кавалерийские эскадроны, и пехотинцы справлялись у кавалеристов, можно ли догнать удирающих немцев на лошадях. К общему удовольствию пехотинцев кавалеристы утверждали, что немцев догнать никак невозможно.
В полдень с передовых линий транспортировали раненых, с руками, положенными на белые косынки: кровь пробивалась сквозь густой слой ваты и застывала на поверхности пахучего бинта. Лица раненых сияли счастьем и торжеством, так как страх для них теперь лежал где-то позади: торжествовали раненые потому, что ценою пролитой крови, как им казалось, ими приобретен покой. Нижние чины двести двадцать шестого пехотного Землянского полка выходили из окопов, сопровождали взором раненых и немного завидовали им. Вслед за ранеными потянулись колонны пехоты, но и они ничем особенным не омрачали состояния окопавшихся: возвращавшиеся полагали, что их отводят в тыл для продолжительного отдыха, ибо еще не было той силы с немецкой стороны, под давлением которой дрогнули бы русские войска.
Правда, отходившие уже побывали под воздействием артиллерийского огня, но страх постепенно остывал в сердце каждого по мере отдаления от сферы боя. Никто не объяснил нижним чинам двести двадцать шестого пехотного Землянского полка, что началось общее отступление Первой армии и что их пятьдесят седьмая пехотная дивизия оставлена в окопах для прикрытия отступления. Что было ведомо высшим начальникам, того не должны были знать нижние чины, принимавшие чужой отход с передовых позиций, быть может, за всеобщий мир. Тревога, правда, западала в сердца, однако она рассеивалась лучшими предположениями.
Вечером, перед закатом солнца, в окопах двести двадцать шестого пехотного Землянского полка многое разъяснилось прибытием полкового священника. Рыжий иеромонах, покинувший монастырские стены для ратных подвигов, удивил нижних чинов, прежде чем их обрадовать: он подъезжал к окопам на осле — козлиная бородка иеромонаха подпрыгивала от ленивого ослиного шага, а его ноги почти волочились по земле. Иеромонах ездил на осле не случайно: он утверждал, что Иисус Христос пользовал означенное животное для входа в резиденцию царей иудейских именно потому, что так же, как и иеромонах, был мал ростом и сесть на лошадь верхом без посторонней помощи не умел. Во-вторых, ослы ленивы вообще, они не растрясут в езде, а в дожде и голоде весьма выносливы. Иеромонах не принимал в расчет третьего обстоятельства, которое в его профессии оказалось особенно важным: нижние чины проявили больший интерес к ослу, чем к сану иеромонаха, но зато явка их на богослужение полностью обеспечивалась.
При большом стечении нижних чинов счастливый иеромонах опустил повода, и никакая посторонняя сила не столкнула бы осла с места при его отдыхе и задумчивости. Иеромонах при незначительности роста все же оказался подвижным: он на ходу накинул епитрахиль, облачаясь без посторонней помощи. Облачившись, он стал нетерпеливо выжидать, пока у нижних чинов пропадет интерес к ослу, топырившему огромные уши. Однако интерес нижних чинов был велик, а терпение иеромонаха короткое.