— Помолимся, православные! — предложил иеромонах, вздыхая.
Он что-то провозгласил, но и его густой бас затерялся в вечернем безмолвии. Закат был неповторимо великолепен, однако поля и леса озарялись на незначительные минуты: за пологом горизонта, как бездымный и беспламенный костер, угасал день, омраченный и безрадостный. Иеромонах торопился, но не терял присущей его ремеслу твердости и расторопности: он объявил, что исповедовать будет всех сообща, и каждый обязан на поставленный им вопрос прокричать единое слово: «грешен». Впоследствии же, у кого окажется обособленный грех, тот обязан будет подойти отдельно и чистосердечно признаться наедине.
Иеромонах на собственном опыте знал, что прелюбодействуют многие, друг другу завидуют все, а помышляющие о злодеяниях не расскажут до тех пор, пока намерение не превратится в совершившийся факт. Он поставил нижним чинам свыше двух десятков вопросов, и на все они, не задумываясь, стройно отвечали. Он заставил всех преклонить колена и, отпуская грехи, приподнял епитрахиль, не покрывая ничьей головы. Отдельно кающихся не оказалось, если не считать одного нижнего чина, подошедшего к иеромонаху не с раскаянием, а с неотложным вопросом.
Подошедшим оказался Павел Шатров, поразивший поставленным вопросом всех нижних чинов, дожидавшихся ответа иеромонаха. Скрестив на груди руки, Павел Шатров смиренно и благопристойно спросил иеромонаха, что последний должен сделать, если в святые тайны попадет муха.
— Не попадет, сын мой, муха, у меня сухие дары, — смутился иеромонах, но окончательно не потерялся.
Нижние чины явно не удовлетворились ответом иеромонаха, и взоры их естественно устремились на Павла Шатрова. Последний понял, что от него многого ожидают и что он должен оправдать чужие чаяния; тогда он довел до сведения нижних чинов, что в его сельской местности престарелый поп обсосал муху, попавшую в святые тайны, а обсосавши, выбросил ее изо рта.
Посрамленный иеромонах не возразил, а что-то проворчал себе под нос и осторожно открыл походную дарохранительницу с сухими дарами.
Иеромонах отбыл в том же направлении, откуда прибыл, но никто уже не интересовался ни ослом, ни его личностью: сухие дары ничьего предчувствия не утешили. После заката солнца из ближайших пунктов прибыли походные кухни, но нижние чины оказались безразличными и к потреблению долгожданных щей: стелившаяся мгла сокрывала всех от чужого взора, и каждый желал, чтобы тихая и безмятежная ночь тянулась многие годы. Павел Шатров в задумчивости сидел на бруствере, где Иван Бытин подтверждал, что мухи, действительно, обожают сладкое, и святые тайны для них не являются сокровенным предметом. Илья Лыков молча одобрил поступок Павла Шатрова, который поставил в тупик духовное лицо. Случайно или нарочито поставлен был вопрос иеромонаху, но невежество последнего было обнаружено.
Илья Лыков не представлял себе картины предстоящего боя, но предчувствие также щемило его сердце: он был молод, чтобы погибать преждевременно и бесцельно, тем более, что край какой-то завесы в его сознании начинал подниматься.
— Почему ты, Павел, к каждому примеру делаешь приставкой вашу сельскую местность? — неожиданно спросил Шатрова Иван Бытин.
— В нашей сельской местности возникает все, что потом повторяется во всем мире! — непринужденно ответил Павел Шатров. — А главное, там люди и умирают, и нарождаются…
— Мир большой, а в вашей сельской местности, поди, нет ни одного слона! — вставил свое замечание Иван Бытин.
— В нашей сельской местности когда-то проживал мамонт: его кости нашли прошлым летом под горою! — не смутился Павел Шатров.
— Ясное дело, что и зверь, и человек в движении погибают: мамонт, поди, шел к вам из Африки, а сдох под горой.
— Сдохнешь и ты, Бытин, прежде чем доберешься до берлинской потаскухи.
— Неужто? — переспросил Иван Бытин и тяжело вздохнул: берлинская потаскуха однажды приснилась ему. Он внешне не соглашался променять Берлин на Калугу, но никто не был свидетелем его тайных дум.
— Много ты знаешь, Павел, а живешь тут, среди нас! — добавил он, нарочито придавая своему голосу обидчивый тон. — Может быть, ты скажешь нам, когда окончится война и наступит замирение?
— Про это тоже старики нашей сельской местности говаривали, — отозвался Павел Шатров.