Но трамвайный кондуктор оказался внимательнее железнодорожного проводника: он не предоставил возможности мужику осуществить намеченную им четкую линию.
— Ильинские ворота! — крикнул он. — Кто имел билеты до центра кончились! Вам, гражданин, выходить надо! — обратился он непосредственно к мужику.
Мужик, только что вышедший из трамвая нумер двадцать первый, и был правнук Парфена — Егор Петрович Бричкин, — некогда выкравший из прадедовского гроба тридцать девять пятаков. Время смерти прадеда отделено тридцатью тремя годами, и понятно, почему нам вначале трудно было признать в мужике юного и робкого Егора Бричкина, проживавшего все это время в Турчаниновке на той же бричкинской родовой усадьбе.
Внешний вид усадьбы неким образом изменился за минувшие тридцать три года: на месте прежней долговечной дубовой избы — сложена «каменка», крытая железом, а родовая изба, снесенная под гору и сложенная на глину, служит одновременно двум целям: по субботам выполняет обязанность бани, а в прочие зимние дни бывает убежищем для мелкого скота и яйценосной птицы.
«Каменку» сложил Егор Петрович, прибывши с военной службы, где, будучи в денщиках, каким-то образом прикопил двести рублей чистоганом. Из последующего бричкинского рода Егор Петрович является яркой фигурой, достойной исторической отметки в родословных метриках: напугавшись смерти прадеда — не покарает ли его бог — он тайно дал перед богом обет научиться чтению псалтыря, чтобы замолить грехи прадеда, а также и свои. Но так как в селе не было школы, то грамоту Егор Петрович постиг у приходского дьячка Лукича — известного пьяницы и любителя петушиной драки. За обучение грамоте Егор Петрович пообещал дьячку лучшего петуха-драчуна. Дьячок, обрадованный посулом, приступил к обучению в спешном порядке. За неимением бумаги и грифельной доски дьячок писал буквы пальцем на пыльной дороге и заставлял то же делать Егора Петровича. Суточная норма букв, кои должен был познать Егор Петрович, равнялась восьми. Таким образом он почти в четыре дня усвоил весь алфавит. Затем произошел непосредственный переход на часослов — единственную книгу из библиотеки дьячка. Дьячок торопился, чтобы поскорее получить петуха-драчуна, а Егор Петрович — чтобы к концу прадедовского сорокоуста самолично читать псалтырь.
Дьячок поторопился с обучением к невыгоде для себя: к прадедовскому сорокоусту псалтырь читал Егор Петрович, чем лишил дьячка рублевого заработка, а впредь — монопольного чтения по покойникам. Во-вторых, мать Егора, весьма практичная женщина, отказала дьячку в петухе-драчуне. По поводу отказа последовало весьма разумное объяснение: петух, дескать, птица божья, а петушиная драка — вожделение сатаны. Дьячок согласился и ответил:
— Постыдно лицу духовному тешить прихоти сатаны.
И мать Егора Петровича налила для дьячка чайный стакан водки в счет устного поминовения Парфена, чем расчет за обучение Егора Петровича и был закончен.
До десятилетнего возраста Егор Петрович был скромным парнем и уже читал псалтырь по двадцати двум покойникам, получив за чтение в общем итоге девятнадцать рублей сорок копеек деньгами и сто пять аршин холста.
В десять лет Егора Петровича попутал бес, и он стал курить, не принося, правда, существенного материального ущерба: летом он курил сухой конский помет, набивая им трубку, сделанную им же самим из сырой картофелины, а зимой завертывал цигарки из бумаги, набивая их посконными хлопками. Мать, узнавшая о поступках сына примерно через год, узрела в них непомерное грехопадение и урезонила сына добрыми словами. Егор Петрович кротко выслушал материнское нравоучение и поверил, что за такие поступки боженька, действительно, может отрезать ушко и сей телесный лоскут употребить для наложения латки на узкую щель заднего прохода. С того дня он перестал курить, не ощущая в этом большой потребности.
До женитьбы, последовавшей на девятнадцатом году отроду, в жизни Егора Петровича существенных перемен не наблюдалось: он почти безотлучно жил в деревне — не считая выездов на базар, в ближайший город — работал по домашности, как и подобает работать потомку достойных предков.