В стихотворении в полной мере был выдержан размер, ритм, рифма и идеологический дух.
В особенности последний. На другой день по выходе журнала правленцы прочли и одобрили:
— Побольше бы таких стихов с идеологией, — заключили они. Петр Иванович был поражен и проникся завистью. «Вот черт, — подумал он, — циркуляра даже в черновом виде не произведет, а вот в стихах — да… поди как».
Обуянный любознательностью, он пошел к Егору Петровичу, чтобы распознать: было ли стихотворение выдумано из собственной головы или же воспроизведено понаслышке?
Егор Петрович был в хорошем расположении духа и объяснил, что к стихотворному изложению мыслей его разум склонялся еще в детстве: обучаясь грамотности у дьячка, он однажды сам о себе сочинил стихотворение, и дьячок это стихотворение одобрил.
— Э, малый! — сказал дьячок, — по песнопению у тебя выходит. С твоей головой только бы летопись по божественной стези возводить в стихах…
Егор Петрович часто вспоминал то стихотворение. Оно, правда, на бумагу никогда не заносилось, но еще и теперь не выветрились из памяти первые две строчки:
Петр Иванович выслушал Егора Петровича внимательно, пронзил его взглядом, как бы испытывая — правду ли, или ложь говорит человек, — вздохнул и еще раз позавидовал. Отправляясь в свое канцелярское убежище, он в коридоре проворчал недовольно:
— Хитер, стервец мужичонко. Не токмо в облака, себе в бороду, идол возьми, красную звезду вплетет.
У себя в кабинете он долго думал над вопросом, могут ли «с красной звездою плыть облака», чтобы уязвить из зависти Егора Петровича, — но, вспомнив, что один из поэтов писал про «облако в штанах», — с сожалением порешил, что Егор Петрович прав.
«А нельзя ли все небушко красными обоями оклеить», — подумал он вдруг и тут же стал рисовать план о том, как им, никем иным, будет изобретен химический способ перекрасить все небо из голубого цвета в алый. Но, обдумав все как следует, махнул рукой:
— Не поверят, черти, искренности моих убеждений. Интеллигент, скажут, примазывается.
Петр Иванович припомнил, что красный цвет он, действительно, некогда любил и даже нередко носил красный галстук…
— А, может быть, я с самого детства красным пионером был? — заключил он. и с остервенением стал строчить проект циркуляра о «целесообразности многопольного севооборота в целях доведения маломощных хозяйств до предельного уровня».
— Он бы, длиннобородый идол, и одного абзаца не связал, — сказал вслух Петр Иванович по адресу Егора Петровича, — и на этом успокоился.
Вечером Егор Петрович пришел к себе домой — в комнату в общежитии «Центроколмасса» — и подвел итоги своей трехмесячной работы.
Оказалось, что дела текли в общем порядке и без перебоев: прочитано сорок два циркуляра-проекта, куда было внесено четыре существенных поправки, кроме того, устранены две неправильные принципиальные установки, — о чем сообщил ему Петр Иванович. Вынесено семь резолюций по существу и изучен по пунктам нормальный устав «низового звена».
Покончив с думами об учрежденских делах, Егор Петрович подвел личные хозяйственные итоги, старательно записывая приход и расход на бумаге в строго хронологическом порядке.
Эта сторона успеха была гораздо выгоднее.
Проживание в столице оказалось весьма дешевым. Он платил за комнату три рубля четыре копейки в месяц, обед в учрежденской столовой за тот же срок стоил всего двенадцать рублей — не включая праздничных дней, когда столовая не функционировала. В праздничные дни он питался дешевой колбасой и чаем. За завтраком он съедал два соленых огурца и булку, что в общем стоило девять копеек. Ужинал зачастую даром, ибо на заседаниях всевозможных комиссий, где принимал участие и Егор Петрович, подавались бесплатные бутерброды и чай с сахаром — по два куска на стакан. Егор Петрович пил чай вприкуску, а лишний сахар завертывал в бумажку и клал в карман. Баня и стирка белья ему стоили три рубля в месяц, ибо постельное белье было учрежденское.
Петр Иванович, страдавший катаром желудка и употреблявший с чаем только сухарики, иногда отдавал свой бутерброд Егору Петровичу, чем количественно увеличивал калорийность питания последнего.
Таким образом, оказалось, что в первый месяц пребывания в столице Егором Петровичем было израсходовано тридцать один рубль сорок три копейки; во второй — тридцать рублей девяносто копеек а в третий — всего двадцать шесть рублей, ибо в этом месяце он получил из дому посылку — ржаные пышки, — чем и питался, сократив расход по завтраку.