Авенир, будучи командиром и комиссаром дивизиона, старался как можно скорее первым произвести по вражеской цепи артиллерийский выстрел.
— Да вы же обнаруживаете себя артиллерии противника, выбирая позицию на пригорке, — говорили ему военные спецы.
— Ничего, — отвечал он невозмутимо, — нужно первым выстрелить, а тогда по нас стрелять будет некому. В гражданской войне не бой важен, а острастка.
В таких случаях Авенир всегда был правым. Теперь, припоминая слова из письма Автонома «я горел, да обуглился», Авенир думал о себе:
«Неужели, черт возьми, и я уже обуглился и больше не буду гореть, а лишь истлею?»
Уходя в прошлое, он вспоминал о начале своей работы впервые в советском учреждении, куда пришел он после фронтов. Он перебирал факты, которые могли бы уличить его в формальностях, косности и бюрократизме.
— Надлежащие мероприятия, — прошептали оскалившиеся зубы Автонома, не губы, а именно зубы, как будто ляскавшие.
«Ну, постой же ты, Автоном, постой, друг. Дай припомню», — подумал Авенир, и в его воображении возникло много проходивших через него дел.
Авенир припомнил случай: когда он работал в земельном органе губернского масштаба, к нему пришла старушка, опираясь на палку. Она просила лесу: у нее сгорела изба.
Авенир посмотрел на старушку и уже принялся было писать записку о бесплатном отпуске леса, как его отозвал заведующий — Авенир был замом.
— Удостоверение о пожаре имеешь? — спросил у старушки заведующий.
— Какое удостоверение, родимый, — пожар был, вот на мне платок, и тот обгорел, — посмотри вот, — и старуха показала концы теплого платка, который, действительно, чудесным образом спасся от пожара, — его вытащили багром через окно, когда концы его уже охватило пламя.
— Притворяется, — сказал тогда заведующий Авениру тихонько на ухо. — Хитрые, бестии, — они тебе такую белиберду наговорят…
Авенир промолчал.
— Нет, без удостоверения не можем выдать, — сказал заведующий.
А старухе надо было возвращаться за сто верст, чтобы принести удостоверение.
На второй день старуха пришла опять, и Авенир отрезал концы обгорелого платка старухи для приложения к делу в качестве оправдательного документа. — лес ей отпустил.
Дело обнаружилось примерно через год. Пришла комиссия и нашла эти горелые концы среди бумаг. Комиссия посмотрела на это дело, как на курьез, и все же сказала:
— Нет, это незаконно — всякий хлам к бумагам государственной важности приставлять. К тому же, кто поверит обгорелым кускам тряпки? Может быть, скажут, что вы в печке эти тряпки обожгли…
ЦЕНТРОБЕЖНАЯ СИЛА
Между моим языком и цепельником нет большой разницы: они оба на привязи и оба болтаются.
Кузьма Ащеулов. «Стреноженный конь»
Подготовительная работа к восприятию «Центроколмассом» всесоюзного масштаба протекала ускоренным темпом: каждый служащий, успокоенный за собственную судьбу (при расширенном масштабе не может быть и речи о сокращении) — отдавался делу с особой любовью и нежностью. Делопроизводитель Тряпочкин, посоветовавшись с «заведующей бандерольными отправлениями» Таней Сверчковой — дамой положительной и доброкачественной по внешности, решил заблаговременно приобрести «карты административного деления автономных республик», чтобы на первых же порах безошибочно рассылать новым адресатам надлежащее руководство. Но в Москве необходимых карт не оказалось, и Тряпочкин, заготовляя сотню штампованных бумаг однообразного содержания, начинающихся словами: «по встретившейся надобности» и заканчивающихся «соблаговолите выслать в наш адрес» — разослал бумаги по всем столицам новых республик, включая Кзыл-Орду и Чебоксары.
Таня Сверчкова приобрела «Полное расписание почтовых пунктов с поверстным указанием отстоящих пунктов от водных и железнодорожных путей, а равно и грунтовых трактов».
Петр Иванович Шамшин, радовавшийся больше других, не расставался с телефонной трубкой. Он буквально повис на телефонном аппарате, беспрерывно созваниваясь с типографиями. К нему приходили агенты почти всех типографий, раскладывали образцы шрифтов, рекомендуя различные гарнитуры. Но к великому прискорбию Петра Ивановича, ни одна из типографий не могла выполнить полностью его заказа. Петру Ивановичу были нужны новые бланки на шести языках, обусловленных всесоюзной конституцией, а типографии не имели шрифтов национальных меньшинств. По окончании занятий Петр Иванович заходил к Егору Петровичу, составлявшему уже второй месяц «для убедительности правительства особое мнение практического работника о целесообразности организаций всесоюзного охвата». Петр Иванович трепал его дружески по плечу: